— Да что вы?
— Хочет, чтоб я помог ему, ну, в… — махнул рукой: да вы и сами знаете.
— В чем?
— А вы разве не… — По моему лицу он понял, что я действительно «не». — В таком случае…
— Господи, какие от меня могут быть тайны? Поколебавшись, он улыбнулся.
— Ему нравится держать это в секрете. Я думал, вы знаете, но если вы редко виделись… про эту ценную находку в его владениях?
— Находку?
— Вы ведь знаете, где он живет? На той стороне острова.
— Знаю.
— Так вот, кажется, летом там отвалился кусок скалы и обнажился фундамент дворца — он считает, микенской эпохи.
— Ну, этого ему скрыть не удастся.
— Конечно, нет. Но он хочет немного потянуть время. Пока что замаскировал все рыхлой землей. Весной начнет раскопки. А то народу набежит — никакого покоя.
— Понятно.
— Так что скучать мне не придется.
Я представил себе Лилию в облике кносской богини-змеи; в облике Электры; Клитемнестры; талантливого молодого археолога, доктора Ванессы Максвелл.
— Да, похоже, не придется.
Он допил пиво, взглянул на часы.
— Ох, я уже опаздываю. Мы с Амандой встречаемся в шесть. — Он пожал мне руку. — Вы сами не знаете, как помогли мне. Честное слово, я напишу и сообщу вам, как идут дела.
— Напишите. Буду ждать с нетерпением. Спускаясь по лестнице, я разглядывал его флотскую стрижку. Я начал понимать, почему Кончис выбрал именно его. Возьмите миллион молодых американцев с высшим образованием, извлеките из них общее, и вы получите нечто вроде Бриггса. Конечно, грустно, что вездесущие американцы добираются до самых сокровенных уголков Европы. Но имя у него гораздо более английское, чем у меня. И потом, на острове уже есть Джо, трудолюбивая доктор Маркус. Мы вышли на улицу.
— Последние напутствия?
— Да нет, пожалуй. Просто добрые пожелания.
— Что ж…
Мы еще раз пожали друг другу руки.
— Все будет хорошо.
— Вы правда так считаете?
— Приготовьтесь, кое-что вам покажется странным.
— Я готов. Вы не думайте, у меня широкие взгляды. Я ничего не стану отвергать. Спасибо вам.
Я медленно улыбнулся; хотелось, чтобы он запомнил эту улыбку, что красноречивее слов, на которые я не смог отважиться. Он вскинул руку, повернулся. Через несколько шагов посмотрел на часы, перешел на бег; и я затеплил в сердце свечку во здравие Леверье.
75
Она опоздала на десять минут; скорым шагом приблизилась к почтовому киоску, где я ждал ее; на лице — вежливая, извиняющаяся улыбка досады.
— Простите. Такси еле ползло.
Я пожал ее протянутую руку. Для женщины, у которой за плечами полвека, она удивительно хорошо сохранилась; одета с тонким вкусом — в то хмурое утро посегители музея Виктории и Альберта рядом с ней казались тусклее, чем были на самом деле; с вызывающе непокрытой головой, в бело-сером костюме, подчеркивавшем загар и ясные глаза.
— И как мне могло прийти в голову назначить вам встречу именно здесь! Вы не сердитесь?
— Нисколько.
— Я тут купила блюдо XVIII века. А здесь прекрасные эксперты. Это не отнимет много времени.
В музее она себя чувствовала как дома; направилась прямо к лифтам. Пришлось ждать. Она улыбалась; родственная улыбка; взыскующая того, к чему я еще не считал себя подготовленным. Намереваясь лавировать меж ее мягкостью и своей твердостью, я запасся дюжиной подходящих фраз, но ее быстрые шаги и чувство, что я отнимаю ее драгоценное время, все обратили в прах.
— В четверг я виделся с Джоном Бриггсом, — сказал я.
— Как интересно. Я с ним не знакома. — Мы как будто нового дьякона обсуждали. Приехал лифт, мы вошли в кабину.
— Я все ему рассказал. Все, что ждет его в Бурани.
— Мы предполагали, что вы это сделаете. Потому и послали его к вам.
Оба мы слабо улыбались; напряженное молчание.
— Мог ведь и правда рассказать.
— Да. — Лифт остановился. Мы очутились на мебельной экспозиции. — Да. Могли.
— А если это была просто проверка?
— Проверять вас ни к чему.
— Вы так убеждены в этом?
Взглянула на меня в упор — так же она смотрела, протягивая второй экземпляр письма Невинсона. Мы уткнулись в дверь с надписью «Отдел керамики». Она нажала кнопку звонка.
— По-моему, мы начали не на той ноте, — сказал я. Она опустила глаза.
— Пожалуй. Попытаемся еще раз? Подождите минутку, будьте добры.
Дверь открылась, ее впустили. Все — в спешке, все скомкано, некогда передохнуть, хотя, войдя, она оглянулась почти виновато; словно боялась, что я сбегу.
Через две минуты она вернулась.
— Удачно?
— Да, я не прогадала. Вау.
— Значит, вы не во всем полагаетесь на интуицию? Задорный взгляд.
— Если б я знала, где находится отдел молодых людей…
— То нацепили бы на меня бирку и поставили в витрину? Она снова улыбнулась и окинула взглядом зал.
— Вообще-то я не люблю музеи. Особенно — устаревших ценностей. — Двинулась вперед. — Они говорят, тут выставлено похожее блюдо. Вот сюда.
Мы попали в длинный безлюдный коридор, уставленный фарфором. Я начал подозревать, что вся сцена отрепетирована: она без колебаний подошла к одной из витрин. Вынула блюдо из корзинки и медленно, держа его перед собой, зашагала вдоль рядов посуды, пока не углядела за чашками и кувшинами почти такое же, белое с голубым. Я подошел к ней.
— Вот оно.
Сличив блюда, она небрежно завернула свое в папиросную бумагу и, застав меня врасплох, протянула мне.
— Это вам.
— Но…
— Прошу вас. — Моя чуть ли не оскорбленная мина ее не смутила. — Его купили мы с Алисон. — Поправилась. — Алисон была со мной, когда я его покупала.
Мягко всучила блюдо мне. Растерявшись, я развернул его и уставился на наивный рисунок — китаец с женой и двумя детишками, вечные кухонные окаменелости. Я почему-то вспомнил крестьян на палубе, зыбь, ночной ветер.
— А я думала, вы научились обращаться с хрупкими предметами. Гораздо ценнее, чем этот.
Я не отрывал взгляд от синих фигурок.
— Из-за этого я и хотел встретиться с вами. Мы посмотрели друг другу в глаза; и я впервые почувствовал, что меня не просто оценивают.
— А не выпить ли нам чаю?
— Ну, — сказала она, — из-за чего вы хотели со мной встретиться?
