— Да нет, мне и тут хорошо.
— Спасибо, — пробормотала Джейн.
Он помолчал — пауза была поистине убийственной, точно рассчитанной по времени; видите, меня заставляют! — и произнёс:
— Спасибо.
Его манера вести себя была настолько гротескной, что мне стало жаль мальчика. Смерть отца явно задела его гораздо глубже, чем он хотел это выказать, а я слишком хорошо помнил собственное детство и эти состояния, когда любое проявление нежности, как и любая, самая доброжелательная усмешка, заставляют лишь ещё глубже укрыться в собственной раковине. Но я не помнил, чтобы моя злость или обида длились дольше, чем один день. Я решил, что следует дать мальчику возможность предаться собственным страданиям, и когда Каро снова принялась его задирать, я коснулся её руки, давая понять, что следует прекратить старания.
В Комптон мы приехали незадолго до сумерек. Ворота с привратницкой — в ней теперь, кажется, жил один из трактористов Эндрю — были открыты, и мы покатили по бесконечной аллее, по которой — если придерживаться должного стиля — следовало бы ехать в ландо или хотя бы в «роллс-ройсе». В конце аллеи перед нами открылся серого камня дом палладианской
[242]
архитектуры; усыпанные гравием дорожки, внушительные урны и балюстрады, половина фасада погружена во мрак — эту часть дома прозвали «ледяное крыло»: отапливать его теперь было не по средствам, и открывалось оно только по большим праздникам; зато изящные высокие окна первого этажа другой половины дома излучали приветливый, ярко-жёлтый в наступающих сумерках свет. Отворилась дверь, и в проёме возник Эндрю в просторном белом свитере с высоким горлом, Нэлл рядом с ним казалась маленькой и хрупкой; за ними — пухленькая девочка-подросток в бриджах, единоутробная сестра Каро Пенелопа, в просторечии — Пенни, а за нею — два ирландских сеттера; все они — собаки и люди — сбежали по ступеням, начались бурные приветствия, рукопожатия, объятия, восклицания; потом Эндрю помог мне выгрузить из машины вещи. Когда мы наконец вошли в замечательных пропорций холл, я увидел, что на верхней ступеньке первого пролёта огибающей холл лестницы сидит маленький мальчик в халате.
— Это — Поросёныш. Всё ещё держим карантин.
Джейн с Каро остановились у подножия лестницы и заговорили с малышом. Эндрю подвёл туда же и меня.
— Это — папа Каро, Эндрю. Скажи «здрасте».
Мальчик встал, шаркнул ножкой и наклонил голову:
— Здрасте. Сэр.
Нэл пробормотала вполголоса:
— Целый день репетировал.
Эндрю многим пожертвовал, чтобы сохранить поместье, но не распродал ни мебели, ни картин, так что внутреннее убранство дома поразило меня до глубины души. Давным-давно, когда я впервые был здесь в день совершеннолетия Эндрю, я тоже был потрясён, но не ожидал, что и теперь впечатление окажется не менее сильным. Думается, что поразило меня даже не убранство дома само по себе, но то, что сегодня, в современной Англии, кто-то мог жить в такой обстановке. Здесь не чувствовалось музейного холода аристократических покоев, открытых для публики, дом был жилым, живым, лишённым какой бы то ни было официальности, но некая искусственность, нереальность всё же сохранялась в элегантной просторности помещений, в креслах и диванах, картинах и вазах преимущественно восемнадцатого века. Мы прошли в гостиную и расположились довольно рыхлым кружком у камина, при этом комната на три четверти оказалась свободной. Похоже было на съёмочную площадку с установленными декорациями, не хватало только отсутствия четвёртой стены, где работала бы камера. Предложили напитки. Нэлл уселась, поджав ноги, на ковре перед камином, а Эндрю растянулся на кушетке и завёл со мной разговор о «вольво»: он собирался купить такую машину на пробу. Пенни, которая явно пошла в отца и ещё не избавилась от излишнего детского жирка, сидела на диване, между тёткой и Каро, а молчаливый, как всегда, Пол угрюмо съёжился в кресле.
Я заново оценивал Кэролайн, напоминая себе, что она каким-то чудом сумела уйти от всего этого, и с грустной иронией размышлял над тем, что так и не удосужился спросить, что же пришлось ей не по душе в Комптоне, в самом этом месте; должно же было быть что-то — его отстранённость, провинциальность, печать нереальности по сравнению с тем, как жила в это время практически вся страна… и ещё что-то внутренне ему присущее, какой-то изъян в самом его духе. А ещё я задумался о Джейн, о том, как же она примиряет всё это со своими новыми политическими настроениями… с Грамши и философией праксиса. И начал подозревать, что в этом отношении Нэлл и Роз гораздо ближе к истине, чем я поначалу предполагал. Тема эта не затрагивалась с тех пор, как эту новость впервые швырнули мне в лицо, и самый поступок всё больше казался мне каким-то театральным — чтобы не сказать просто истерическим — жестом протеста… или, скорее, выражением «противоречивого сознания», самовысвобождения, если взглянуть на всё это более доброжелательно, но тем не менее всего лишь жестом. При всём при том я был рад, что она здесь.
Нэлл принялась излагать нам программу уик-энда. Намечался только один официальный приём: некие Майлз и Элизабет Фенуик были приглашены на обед в субботу вечером.
— Ой, вы хоть эту их дочку противную не пригласили? — спросила Каро.
— Такта мне пока хватает, дорогая, — откликнулась Нэлл. — На самом-то деле, Дэн, он с тобой хочет познакомиться.
— Со мной?
— Ну, это всё довольно сложно. Его будущий зять — речь идёт не о той противной дочери, которую так любит Каро, а о её сестре, — так вот, этот зять хочет заняться кинобизнесом. Кажется, он собирается вкладывать в кино деньги, ничем другим он вроде там заниматься не намерен… он связался с каким-то типом по имени Джимми Найт — ты о нём что-нибудь слышал?
— Нет. У него что, киностудия какая-нибудь?
— Он сам тебе всё расскажет. Майлзу просто нужно, чтобы кто-то заверил его, что это не чистое безумие.
— Я бы солгал, если бы попытался уверять его в этом.
— Да они всё равно поженятся. Так что всё это никакого смысла не имеет.
— Тогда мне лучше солгать.
— Нет, лучше скажи ему то, что думаешь. У меня он получается круглым дураком, а на самом деле он — член парламента.
— Неоспоримое доказательство обратного, — вполголоса заметила Джейн.
Мы с Эндрю рассмеялись, а Нэлл погрозила сестре пальцем:
— Ещё одна такая шуточка, и я посажу тебя за обедом рядом с ним. — Она повернулась ко мне: — Хоть бы ты на несколько минут занял его разговором. Очень тебя прошу.
— Постараюсь.
— Кроме этого, нас ждут езда верхом, пешая прогулка, осмотр окрестностей с квалифицированным гидом, пинг-понг…
— Настольный теннис. — Это произнёс Пол. Все посмотрели на мальчика. Он откинул назад длинные волосы, а потом уставился на собственные колени. — По-настоящему он так называется.
