— Ты ж пообещал.
— Можно я их поцелую?
Долгий миг ожидания. Потом кофточка снова уползла к подбородку. Дэн коснулся сосков плотно сжатыми губами. Но почти тотчас же Нэнси дёрнула кофточку вниз и села.
— Всё. Хватит.
— Ну, Нэнси, пожалуйста. Я же не нахальничал.
— Мне стыдно.
Она завела руки за спину, пытаясь застегнуть бюстгальтер, но Дэн уже успел сесть, притянул её к себе и снова накрыл ладонями расцветающую округлую плоть. Нэнси слабо сопротивлялась, потом притихла. Миг, и она обернулась, подняла к нему лицо, они поцеловались. Разумеется, всё у него снова набухло, снова он испытывал те же муки, но почему-то теперь, после того как удалось избежать катастрофы, переносить всё это было гораздо легче. Его затопила волна счастья, только отчасти плотского: он одним махом преодолел давние страхи; навсегда покончил с враньём и пустым бахвальством в школьном дортуаре… он целовался с девушкой, он трогал её грудь! Теперь — наконец-то! — Дэниел смутно догадывался, отчего в тех разговорах было столько грязи и грубости, понимал, насколько далеки они от реальности, как умаляются в них чувства и эмоции, нежность и доброта, желание сделать приятное, боязнь причинить боль; теперь он знал, что девчонки вовсе не «подстилки», обладающие выпуклостями и вогнутостями, не средство будоражить кровь и исторгать семя на землю, не фетиш и не воплощение всяческих табу; просто девчонки — это всё совсем другое, чем ты, гораздо милее, мягче, загадочнее.
Неизвестно, сколько бы ещё они так просидели — он всё ласкал её грудь, они целовались, шептались… снизу, от фермы, донёсся слабый крик; они замерли.
— Нэ-эн! Нэ-эн?
Миссис Рид. Зовёт.
Нэнси зажала рот рукой и отстранилась. Стала приводить себя в порядок.
— Ой Бог ты мой, это ж мама.
Крик прозвучал вновь, в полумиле от них, пониже буковой рощи: глас обманутой добродетели, осуждающий их греховность. И всё сразу смешалось, обезобразилось; в спешке они решают, что он не станет показываться на глаза, останется в укрытии ещё минут на пятнадцать: ведь «амвон» виден с того лужка, что против фермы, миссис Рид может обернуться, увидеть их головы… две головы — это катастрофа, что тогда Нэнси ей скажет, как сумеет притвориться? Она торопливо смачивает платок слюной, оттирает остатки кармина со своих (и его) губ, отчаянный последний поцелуй… она крадучись, низко наклонив голову, уходит сквозь папоротники к поросшему буками гребню холма.
Сим положен конец уроку первому.
И, как он узнал из торопливого перешёптывания на следующее утро, ещё чуть-чуть, и конец был бы положен всему. Когда Нэнси явилась домой, мать посмотрела на неё «ужасно странно». Вроде бы Билл Хэннакотт заходил и опять ушёл — её искать. Нечего ей «шататься» весь день одной неизвестно где, никому не сказавшись. Нэнси пришлось пожертвовать пешку: признаться матери, что она ушла погулять одна именно потому, что Билл мог заявиться на ферму. Что привело к допросу на заявленную тему, но в конечном счёте гораздо более сочувственному, поскольку миссис Рид (это выяснилось попозже, в тот же вечер) не очень-то радовалась назревавшему союзу «с теми, кто ходит в часовню» (хотя Хэннакотты владели хорошими землями и прекрасно управлялись со своей фермой). Если Нэнси не хочет, чтобы он за ней ухаживал, что ж, отлично, но надо не морочить парню голову, а напрямик ему об этом сказать, а собственной матери — тем более. Поначалу казалось, что таким образом удалось убить сразу двух зайцев: Билл вскоре заявился снова, Нэнси не застал (она затаилась наверху, у себя в комнате), и миссис Рид поговорила с ним весьма решительно. Но один фланг всё же остался незащищённым.
— А она не спросила, почему он тебе больше не нравится?
Нэнси посмотрела на него притворно-строгим взглядом:
— Сказала, он вечно целоваться лезет. Сказала, таких мальчишек терпеть не могу. — Тут она скромненько потупилась и поджала губы. Пришлось обоим отвернуться друг от друга, чтобы удержаться от смеха. Обман снова стал для них забавной игрой.
Всё это происходило во время уборки. Погода снова установилась, и жатву они закончили уже к вечеру субботы. Но свиданий больше не было. Дэниел не замечал никаких изменений в поведении миссис Рид, но Нэнси уверяла, что мать «всё что-то вынюхивает». Приходилось соблюдать крайнюю осторожность, настолько, что он так ни разу и не увидел Нэнси по дороге домой. Она обещала быть около печей в среду, и он провёл мучительнейшие полчаса в ожидании. Но она не пришла. Миссис Рид чувствовала себя усталой, и Нэнси надо было помочь ей приготовить ужин. На следующий день Нэнси так сокрушалась, так боялась, что он рассердится, что он тут же простил ей все прегрешения. Но чувство полной безнадёжности угнетало его всё сильнее.
Один утешительный миг — в пятницу — всё же выпал на его долю. Нэнси уже отправилась вниз, на ферму, приготовить чай — дедушка и миссис Рид вышли вместе со всеми на верхнее поле — и заодно напоить чаем больного отца. А так как ей надо было дождаться приезда сборщика яиц, Дэниела послали на ферму за чаем и пирогом. Он обнаружил Нэнси в кухне — она как раз ставила на плиту огромный чайник. У них было всего пять минут. Она уже сбегала наверх, к отцу — он спал. В доме стояла тишина. Они чувствовали себя как взрослые — муж и жена. Может, он хочет её комнату посмотреть?
Он осторожно шёл за ней по чёрной лестнице, ведущей из кухни прямо к узкой комнате (теперь там библиотека) в северовосточном углу дома. Поначалу Дэниел был смущён: два ряда девчачьих романов и школьных учебников на самодельной полке, безделушки, фарфоровые лошадки, ярко размалёванная картинка — подарок с Уайдкумской ярмарки — дядюшка Кобли с друзьями
[289]
, старый комод, выкрашенный в розовый цвет, под стать небольшому гардеробу, аккуратно застеленная кровать, подушка с вышитой в углу веточкой незабудок, тяжёлые занавеси из кретона на единственном оконце. В комнате было больше детского, чем женского, и Нэнси открылась Дэну какой-то иной, незнакомой стороной; то, что она привела его сюда, было жестом столь же откровенным и чистым, как её целомудренный жест там, наверху, среди папоротников, когда она обнажила перед ним грудь — Нэнси взяла его за руку и подвела к комоду; открыла один из верхних полуящиков. Чулки, носовые платки… и — спрятанная между платками, плоская засушенная головка розовой центаурии; они вдруг обнаружили, что целуются. И снова его «ну пожалуйста!» и её милостивое согласие. Она застенчиво расстегнула кофточку. Дэн увидел полотняные чашечки, бретельки, увидел, как она расстёгивает бюстгальтер… Нэнси заложила руки за спину. Но на этот раз она не сводила глаз с его лица, смотрела, как он высвобождает из-под полотна её грудь. Пиршество взгляда, пиршество рук… он неловко наклонился. На этот раз он догадался, что можно и не сжимать так плотно губы. Она гладила его по голове, шептала что-то; вдруг поёжилась.
