К этому времени уже не было необходимости выяснять, почему Хуперы не хотят возвращаться в Штаты; Джейн и Дэн составили себе довольно чёткую картину: это люди, переживающие смену критериев отчасти из-за событий, происходящих в мире, отчасти — из-за личной трагедии. Особенно ясно это было выражено у женской половины семейства. Открытие, что она не может иметь детей, вполне очевидно, поразило её гораздо глубже, чем мужа. Оба голосовали за демократов, но расходились во взглядах на войну во Вьетнаме: это неожиданно выяснилось как-то во время ленча. Марсия считала, что следует из Вьетнама уйти — они не имеют права там оставаться; Митчелл же проявил несколько поношенный шовинизм: он согласен, что не надо было вообще туда лезть, но раз уж влезли, надо довести дело до конца. Оба страшно разгорячились. Марсия даже вооружилась статистическими данными — потери, затраты…
— Да я не спорю, Марсия. Я и сам знаю эти цифры. Если б дело только в цифрах — кто бы спорил. Сокращаем потери, уходим — и вся недолга.
Марсия смотрела в стол.
— Интересно, ты долго станешь работать с программой, если вирус там обнаружишь?
— Господи, это же совсем разные вещи. Это же люди. Ну откажемся мы от всего этого плана. Только тогда не проси меня объяснять все «почему» тем ребятам, у кого жизнь покалечена. Ну я хочу сказать — как ты это объяснишь? Простите, парни, мы вас случайно не тот матч играть отправили?
— И с чего это ты таким агрессивным стал?
— Ох Господи. Агрессивным! — Растерявшись от такого наскока, бедняга несколько раз кивнул и наконец смог усмехнуться Дэну. — Вы уж нас простите, пожалуйста. Очень распаляемся из-за всего этого. Может, просто опыта не хватает — отступать.
Но Марсия не желала сдавать позиции. Обратилась к Джейн:
— А что в Англии по этому поводу думают?
— Думаю, мнения разошлись. Как у вас.
— В Оксфорде Джейн была активным участником кампании против войны во Вьетнаме, — сказал Дэн.
— Если распространение небольшого количества листовок можно назвать активным участием.
— Так вы — против? — спросила Марсия.
— Боюсь, что да. От всей души против.
Она бросила быстрый взгляд на мужа.
— Митч на самом деле тоже против, только не хочет признаться.
— Не хочет признаться, потому что не уверен. В этом всё дело. — Он взглянул на Дэна. — Европа, да? Согласен, конечно, это где-то у чёрта на рогах находится. Только я смотрю на это как на Вторую мировую. Как это тогда было с вами и нацистами. То есть я что хочу сказать — если с ними до самого конца не воевать, где они-то остановятся?
Джейн возразила:
— Насколько я помню, Гитлер заявил о своём намерении завоевать Британию. Мне кажется, руководители Северного Вьетнама вряд ли намереваются переплыть Тихий океан.
Её с явной охотой поддержала Марсия:
— Вот именно.
— Постой. Простите, пожалуйста, а ваша позиция — не упрощенчество, если речь о коммунизме идёт? Как я слышал, за Ханоем ещё кто-то стоит, верно?
Марсия вмешалась прежде, чем Джейн успела ответить.
— Ну и что? Будем решать эту проблему, когда она возникнет.
— Господи Боже мой, детка, да она же уже возникла!
Спор продолжался ещё несколько минут, и Дэну стало казаться, что это скорее не политическая, а лингвистическая или — в данном случае — ещё и психологическая проблема, тот случай, когда волнения из-за личной жизнеспособности усилены опасениями за жизнеспособность страны; тут, разумеется, была и неспособность регулировать собственный дискурс, видеть иные перспективы. Он прекрасно понимал, что на самом деле беспокоит Митчелла — проблема свободы: хоть на посторонний взгляд он и выглядел как человек с промытыми до предела мозгами, он верил в свободу как в панацею от всех мировых бед. Джейн высказала предположение, что коррумпированность южновьетнамского правительства вряд ли свидетельствует о существовании там свободного общества, но Митч этого не принял. Там надо провести свободные выборы. Но это всё-таки привилегия развитых демократических государств, не так ли? В ответ на это он, весьма симптоматично, вдруг помрачнел и с чудовищным высокомерием заявил: он-то думает, вовсе не «всякому» позволено решать, что народ так уж чертовски невежествен, что не имеет права сделать свой выбор; и Дэн в который уже раз подивился, как могла мысль о том, что прагматизм — твёрдая основа американского характера, возникнуть и утвердиться во всём мире.
Это показалось ему ещё одной древнеегипетской чертой Соединённых Штатов. Подтверждение своей мысли он обнаружил в путеводителе (Джейн с улыбкой указала ему на эту страницу). У египтян Земля мёртвых находилась там, где садится солнце, на западе, и умершие обозначались эвфемизмом «жители Запада». Страх смерти, когда-то пронизывавший всё и вся, теперь превратился в пронизывающий всё и вся страх перед несвободой; этот страх столь же трагичен и бесплоден, столь же преувеличен и глух к доводам разума, как и параноидальное стремление доказывать существование жизни после смерти, миллионы азиатских крестьян должны были погибать, чтобы иллюзия оставалась живой. Реальные и архетипические «красные под кроватью» были результатом детерминизма, тем более устрашающего, что их «пятая колонна», их агенты и вредители, их пропагандисты проникали во все области жизни… и более всего — в каждодневный бытовой язык.
Они вышли из-за стола и отправились готовиться к очередной экскурсии, так и не разрешив спора. Марсия к тому времени совсем умолкла, и, когда через двадцать минут все собрались у трапа, чтобы сойти на берег, она не появилась. Митчелл сказал, что она устала — плохо спала ночь. Но во время экскурсии, когда они на минуту остались одни, он вдруг рассказал Дэну об их бездетности, как будто считал, что только мужчина может по-настоящему понять эту проблему. Он явно не знал, что Марсия уже говорила Джейн об этом. С Марсией из-за этого порой бывает очень нелегко, сказал он, она вроде бы переключает то, что чувствует и о чём не может сказать, на отношение к войне. Зря он ввязался в этот спор.
Дэн сказал:
— Это тяжело. — И сочувственно улыбнулся: — Жизнь иногда просто дерьмо.
— Это вы верно сказали.
— А вы пытались?..
— Ещё бы. У меня приятель — врач. Держит меня в курсе последних достижений. Как только выход какой появится, мы — со всех ног домой.
И Дэн остался с этим печальным доказательством веры в новейшие технологии, в этот ключ к самому лучшему из миров. Этот славный и пагубный миф, казалось, лежал в основе всех взглядов и восприятий его спутников. Если придерживаться бейсбольных образов, близких Митчеллу, он уже пробил в аут, но всё ещё надеялся снова завладеть битой; а то, может быть, в игре даже не было подающего, просто так уж сложилось. Он был так простодушен, словно Вергилий и Вольтер ещё не явились в мир. В тот день он почти не фотографировал, мрачно тащился за гидом, и Дэну стало его очень жаль.
