— Это, значит, ты, — сказал остролицый вчерашним мурлыкающим голосом. — Тебя как зовут?
— Вася, — сказал я, не понимая, что от меня нужно человеку, который уже учится в девятом-десятом классе. Вещи-то, кажется, перенесли в квартиру все до одной!
— Я не об этом. Кличка какая у тебя? — спросил он, взбираясь на верхнее бревно.
— У меня нет клички, — ответил я с достоинством.
— Ничего. Сейчас сочиним, — сказал он, усаживаясь поудобней. — Только вот что: спустись пониже.
— Зачем? — спросил я.
— Ты не имеешь права сидеть на одном уровне со мной, понял?
— Нет, — чистосердечно признался я.
— И не поймешь, — сказал остролицый презрительно. — В общем, сядь на свое место. — И в его голосе послышались железные нотки.
«Странный какой-то, — подумал я, пожав плечами. — Не все ли равно, где сидеть», — и пересел на нижнее бревно.
— Итак, отныне ты будешь Желторотый Воробей! — сказал остролицый торжественно.
— Не буду, — возразил я.
Он и в самом деле был очень странным, этот человек. Но тут я не стал уступать, желая сохранить за собой свое честное имя и готовясь отстаивать его до последнего.
— Ничего, привыкнешь, — сказал остролицый вдруг почти добродушно. — А знаешь, как меня зовут?
Как уловило мое чуткое ухо, пожилой колобок называл его Вениамином. Я сказал остролицему об этом.
— Забудь, — коротко сказал он. — Для тебя я…
Он не договорил, потому что по черной лестнице прокатился гром, и во двор выскочили Феликс и Яша. Это сулило мне и театр, и краски сразу. Такого успеха я не ожидал.
— А мы заходили к тебе! — сказал Яша, когда братья подошли к бревнам.
— А вас как зовут? — спросил Вениамин. Братья назвали свои имена. Вениамин нахмурился и сказал:
— Непорядок у вас во дворе. Ну вот что. Ты будешь Кабан. — Он указал на Феликса. — А ты Селедка!
Это уже относилось к Яше. Братья открыли было рты от изумления, но я украдкой покрутил пальцем возле виска, как бы говоря: не обращайте на него внимания, он странный.
Братья приняли мое сообщение к сведению и молча полезли на бревна.
— Садитесь сюда, — сказал я поспешно и показал на места рядом со мной.
— А ты, Воробей, уже соображаешь, что к чему, — одобрил Вениамин. — Так вот, к вашему сведению, меня зовут..
И на этот раз его прозвище осталось для меня полной тайной. Потому что Вениамина перебил скрип дверей.
К удивлению тех, кто ее знал, во двор вышла Зоя. Она выступала точно пава, откусывая на ходу от своего бутерброда маленькие кусочки, точно подравнивая его, точно вырезая из него аккуратную фигурку.
— Вы не ошиблись, я только что встала. Это у меня утренняя прогулка. Вместо зарядки, — ответила она на наши вопрошающие взгляды.
— Как я догадываюсь, у нее тоже нет прозвища? — спросил Вениамин с улыбкой, которую в книгах называют дьявольской.
— А вот и есть, — ответила Зоя, повергнув нас в еще большее изумление.
— Мама и папа зовут меня Великой Сластеной, — царственно сказала Зоя.
— А я… а я Великий Реалист, — сообщил Вениамин, важно раздувшись. — Слышали? А ну-ка повторите: как я себя назвал?
Пожалуйста, если ему так нравится. Я повторю. И я повторил. Взял это на себя.
Вениамин остался до того доволен, что снизошел до нормально-человеческой беседы с нами.
— Есть тут у вас интересные люди? — спросил он.
— И еще какие! — ответил я с гордостью, сразу подумав о нашем слесаре-водопроводчике.
Я уже не видел Базиля Тихоновича несколько дней, соскучился по его историям, и мне захотелось рассказать о нем свежему человеку. Ко мне присоединились ребятами мы, перебивая друг друга, поведали Вениамину о приключениях слесаря. Великий Реалист выслушал наше сообщение с самым серьезным вниманием, а потом, к моему удивлению, сказал:
— Врет он все, ваш слесарь! Сколько ни подпрыгивай, все равно останешься, где был. Вот смотрите!
Вениамин начал спускаться на землю. А мы замерли в ужасе, глядя, как он ступает с бревна на бревно. Сейчас он разрушит то, во что нам так хотелось верить.
— Не надо! — завопила Зоя и швырнула в Реалиста свой бесценный бутерброд.
Она сделала это по-девчачьи, и бутерброд улетел совсем в другую сторону. А Вениамин злорадно сказал:
— Нет уж, сейчас вы увидите сами.
Он подпрыгнул, заболтал ногами и, конечно, тут же очутился на земле. Но мы и сами знали, что будет именно так.
Вениамин, очень довольный собой, продолжал издеваться над нашим Базилем Тихоновичем.
— И про детектива враки! А акулы… акулы сожрали бы вашего слесаря в два счета!
— А ты поверь, и тебе будет очень интересно, — попросил жалобно Яша.
— А я не хочу! — вызывающе ответил Вениамин.
— Почему же ты не хочешь поверить? — спросил Феликс, совершенно белый от волнения.
— А потому что я — Великий Реалист, — напыщенно напомнил Вениамин.
— А мы будем верить, — твердо заявила Зоя, сверкнув глазами.
— Ну, мы это еще посмотрим, — сказал Вениамин, опять пуская в ход свой мурлыкающий голос.
Он состроил многозначительную гримасу и направился к дому.
Мы поняли, что у Базиля Тихоновича появился недоброжелатель.
Глава одиннадцатая,
в которой Базиль Тихонович неожиданно встречает свою старую знакомую
Вениамин сделал свое черное дело. Мы сидели убитые, стараясь не смотреть друг на друга.
— Ну, я пойду, — сказал Яша, будто обращаясь к кому-то невидимому, сидящему среди нас. — Нужно помыться под душем. Мамка ругает, говорит: когда наконец я увижу тебя чистым?
Сказав это, Яша поднялся.
— А я, пожалуй, пойду дочитаю одну книгу. Мне дали ее всего на два дня, — сообщил Феликс, тоже обращаясь к невидимке.
Я решил, что хорошо они сделали, придумав невидимку. Ведь иначе бы пришлось смотреть при этом в глаза кому-нибудь из нас. А я как раз вспомнил, что у меня тоже есть одно крайне неотложное дело.
— Эх вы, — сказала Зоя и сощурилась с таким презрением, что все ее веснушки сбежались к носу. — Какой-то тип изобразил, что так не бывает, и вы уже изменили Базилю Тихонычу. Будто сами не знали до этого, — произнесла она, просто уничтожая нас.
И мы отступили в том же порядке, в каком все началось.
— Зоя! Ты что, спятила?! — воскликнул Яша, прикидываясь оскорбленным, чтобы никто не заметил его смущения. — Да чтобы я изменил Базилю Тихонычу? Если на то пошло, я не буду мыться еще неделю! Ничего, в конце концов, со мной не случится, если не помоюсь. Вон древние люди совсем не видели душа, и ничего!
