Фелуриан медленно произнесла, проверяя мою реакцию:
— А если ты уйдешь, ты окончишь ее?
Я попытался сделать удивленное лицо, но мне ее было не одурачить. Я кивнул.
— А ты вернешься ко мне, чтобы ее спеть?
Вот тут я удивился по-настоящему. Я не рассчитывал, что она об этом попросит. Я понимал, что во второй раз мне от нее не уйти. Я заколебался, но лишь на краткий миг. Полбуханки лучше, чем ничего. Я кивнул.
— Обещаешь?
Я снова кивнул.
— С поцелуем обещаешь?
Она закрыла глаза и запрокинула голову, словно цветок, купающийся в солнечных лучах.
Жизнь слишком коротка, чтобы отказываться от подобных предложений. Я подвинулся к ней, привлек к себе ее нагое тело и принялся целовать ее так старательно, как только позволял мой скудный опыт. Похоже, ее это устраивало.
Когда я отстранился, она посмотрела на меня снизу вверх и вздохнула.
— Твои поцелуи — как снежинки у меня на губах.
Она опустилась на подушки, положив голову на руку. Ее свободная рука гладила меня по щеке.
Сказать, что она была очаровательна, значило бы ничего не сказать, так что я этого говорить не стану. Я осознал, что последние несколько минут она больше не пытается внушить мне желание — по крайней мере, своими сверхъестественными способами.
Она легонько коснулась губами моей ладони и отпустила мою руку. И осталась лежать неподвижно, внимательно глядя на меня.
Я был польщен. Я и по сей день знаю лишь один ответ на столь вежливо заданный вопрос. Я наклонился ее поцеловать. И она, смеясь, заключила меня в объятия.
ГЛАВА 99
МАГИЯ ДРУГОГО ВИДА
На тот момент своей жизни я заслужил себе определенную скромную репутацию.
Хотя нет, это не совсем правда. Вернее будет сказать, что я создал себе репутацию. Я сделал это целенаправленно. Я ее долго и заботливо выращивал.
Три четверти историй, которые ходили обо мне в Университете, были дурацкими слухами, которые я сам же и распускал. Я говорю на восьми языках. Я умею видеть в темноте. Когда мне было три дня от роду, мать подвесила меня в корзинке на рябине при свете полной луны. В ту ночь некая фея наложила на меня могущественное заклятье, которое хранит меня от всех бед. И оттого-то мои глаза из голубых сделались зелеными, как молодая листва.
Понимаете, я же знал, как рождаются легенды. Никто не верил, будто я и впрямь купил у демона в обмен на горсть своей собственной свежей крови алар прочнее рамстонской стали. Но ведь я и в самом деле был лучшим дуэлистом на занятиях у Элксы Дала. В удачный день я мог одолеть любых двоих соперников зараз.
И эта нить правды вплеталась в легенду, придавая ей прочность. Так что, даже если сам ты в это и не верил, ты всегда мог рассказать об этом подвыпившему наивному первогодку, просто чтобы посмотреть на его физиономию, так, для смеху. А если ты при этом сам залил за воротник пару-тройку стаканов, ты мог и призадуматься…
Так и расходились истории. И так разрасталась моя невеликая репутация — по крайней мере, в Университете.
А ведь были еще и правдивые истории. Часть моей репутации была честно заслужена. Я действительно вынес Фелу из огненного ада. Меня действительно высекли на глазах у толпы, и я не пролил ни капли крови. Я в самом деле призвал ветер и сломал руку Амброзу…
И все же я понимал, что моя репутация — это плащ, сотканный из паутины. Ерунда, детские сказки. Никаких демонов, берущих плату кровью, не существует. Не существует добрых фей, налагающих на младенцев благодетельные заклятия. И, что бы я из себя ни строил, я все равно знал, что я — не Таборлин Великий.
Вот о чем я подумал, пробудившись в объятиях Фелуриан. Некоторое время я тихо лежал на подушках, ее голова легко покоилась у меня на груди, нога была небрежно переброшена поперек моих ног. Глядя сквозь кроны деревьев на вечернее небо, я осознал, что не узнаю этих звезд. Они были ярче, чем звезды на небосводе у смертных, и созвездия тут были незнакомые.
И только тогда я осознал, что моя жизнь шагнула в новом направлении. До сих пор я лишь играл молодого Таборлина. Оплетал себя ложью, строил из себя героя из сказки.
Но теперь мне больше не было нужды притворяться. Я на самом деле совершил то, о чем рассказывают в легендах, нечто столь же странное и дивное, как любая история о самом Таборлине. Я проник в Фейе следом за Фелуриан, одолел ее волшебством, которого сам не мог объяснить, не говоря уже о том, чтобы им управлять.
Я чувствовал себя другим. Более солидным, что ли. Нет, не повзрослевшим. И не более мудрым. Но я теперь знал многое, чего не ведал прежде. Я знал, что Фейе существует на самом деле. Я знал, что магия фейе реальна. Что Фелуриан способна сломить дух мужчины поцелуем. Ее голос мог управлять мной, точно марионеткой за веревочки. Сколько всего я мог здесь узнать! Сколько странного, дарующего могущество. Тайного. Быть может, у меня не будет другого шанса это узнать…
Я бережно высвободился из объятий Фелуриан и спустился к соседнему озерцу. Поплескал водой себе в лицо, зачерпнул несколько горстей, чтобы напиться.
Я пошарил в траве, растущей у воды. Сорвал несколько листочков и принялся их жевать, обдумывая, как лучше заговорить об этом с Фелуриан. Мята освежила мое дыхание.
Когда я вернулся к беседке, Фелуриан стояла, расчесывая бледными пальцами длинные черные волосы.
Я вручил ей фиалку, темную, как ее глаза. Она улыбнулась мне и фиалку съела.
Я решил подойти к делу исподволь, чтобы она не обиделась.
— Я хотел спросить, — осторожно начал я, — не согласишься ли ты учить меня?
Она ласково коснулась моей щеки.
— Милый мой дурачок, — нежно произнесла она, — я ведь уже тебя учу!
Сердце у меня радостно подпрыгнуло — я и не рассчитывал, что все окажется так просто.
— И что же, готов ли я к следующему уроку? — спросил я.
Она улыбнулась еще шире и смерила меня взглядом, загадочно прижмурив глаза.
— А ты готов?
Я кивнул.
— Хорошо, что тебе так не терпится, — сказала Фелуриан. В ее свирельном голосе слышалась усмешка. — Ты умен и одарен от природы, но тебе многому надо научиться.
Она заглянула мне в глаза, ее точеное личико было очень серьезным.
— Я хочу, чтобы мне не пришлось стыдиться тебя, когда ты вернешься бродить среди смертных.
Фелуриан взяла меня за руку и увлекла в беседку.
— Сядь, — указала она.
Я сел на подушку. Моя голова оказалась на уровне ее гладкого живота. Ее пупок меня ужасно отвлекал.
Она глядела на меня сверху вниз, гордая и царственная, точно королева.
