— Через пару дней сойдет, — сказала она. — Впрочем, это не значит, что сегодня тебе не придется спать на животе.
Она помогла мне расправить рубашку, потом снова пересела на противоположную скамью.
Поколебавшись, я все-таки спросил:
— Ты только не обижайся, Вашет… Но ты не такая, как другие адемы, которых я встречал. Хотя я, конечно, не так уж много их встречал…
— Да ты просто соскучился по привычным жестам, — сказала она.
— И это тоже, — сказал я. — Но ты выглядишь более… выразительной, чем прочие адемы, которых я видел.
Я указал на лицо.
Вашет пожала плечами.
— Там, откуда я родом, мы с детства говорим на вашем языке. К тому же я провела четыре года телохранителем и капитаном у одного поэта из Малых королевств, который по совместительству был королем. Так что на атуранском я говорю, наверное, лучше всех в Хаэрте. Включая тебя.
На последнее я не обратил внимания.
— Так ты не местная?
Она покачала головой.
— Я из Феанта, это дальше на север. Мы там более… космополитичные. В Хаэрте только одна школа, и все на ней завязано. К тому же меч-дерево — один из старинных путей. Довольно формальный. А я выросла, следуя путем радости.
— А что, есть и другие школы?
Вашет кивнула.
— Это одна из многих школ, следующих латанте, пути меч-дерева. И одна из старейших после Аэте и Аратана. Есть и другие пути, наверно, десятка три. Но некоторые из них очень маленькие, их кетан преподают всего одна-две школы.
— Так у тебя поэтому меч другой? — спросил я. — Ты пришла с ним из другой школы?
Вашет пристально взглянула на меня.
— Что тебе известно о моем мече?
— Ты доставала его, чтобы ошкурить ивовый прут, — сказал я. — У Темпи меч хороший, но твой — другой. Рукоять потертая, но клинок выглядит как новенький.
Она с любопытством взглянула на меня.
— Я вижу, ты смотришь на мир в оба, а?
Я пожал плечами.
— Строго говоря, это не мой меч, — сказала Вашет. — Его мне только дали на хранение. Это меч древний, и клинок — самая древняя его часть. Его вручила мне сама Шехин.
— Так ты за этим пришла в эту школу?
Вашет покачала головой.
— Нет. Шехин вручила мне меч гораздо позднее.
Она подняла руку и любовно погладила рукоять.
— Нет. Я пришла сюда потому, что, хотя латанта довольно формальный путь, мечом они владеют в совершенстве. На пути радости я научилась всему, чему могла. Три другие школы мне отказали, прежде чем Шехин согласилась меня принять. Она — женщина умная и поняла, что учить меня имеет смысл.
— Подозреваю, нам обоим повезло, что она так широко мыслит, — сказал я.
— Тебе повезло больше моего, — сказала Вашет. — Разные пути изрядно соперничают друг с другом. Когда я присоединилась к латанте, для Шехин это было лишним поводом для гордости.
— Да, — сказал я, — должно быть, нелегко это: прийти сюда и чувствовать себя всем чужой…
Вашет пожала плечами, ее меч приподнялся и опустился у нее за спиной.
— Поначалу да, — призналась она. — Но тут умеют ценить талант, а у меня его хоть отбавляй. Среди тех, кто учится пути радости, я считалась довольно скованной и медлительной. А здесь я — одна из самых необузданных!
Она усмехнулась.
— Это приятно, все равно как надеть новую одежду.
— А на пути радости тоже учат летани? — спросил я.
Вашет расхохоталась.
— По этому поводу идут серьезные дебаты. Коротко говоря — да. Все адемы до некоторой степени учатся летани. Те, кто принадлежит к школам, — тем более. Но при этом летани допускает весьма широкие толкования. Некоторые школы крепко держатся того, что другие презирают.
Она задумчиво взглянула на меня.
— Правда ли, будто ты сказал, что летани исходит из того же места, что и смех?
Я кивнул.
— Хороший ответ, — сказала она. — Моя наставница на пути радости когда-то сказала мне именно это.
Вашет нахмурилась.
— Когда я это сказала, ты сделался задумчив. Почему?
— Я бы сказал, — ответил я, — но мне не хочется, чтобы ты думала обо мне хуже.
— Я буду думать о тебе хуже, если ты будешь что-то скрывать от своей наставницы, — серьезно сказала она. — Между нами должно быть полное доверие.
Я вздохнул.
— Я очень рад, что тебе нравится мой ответ. Но, честно говоря, я не знаю, что это значит.
— А я и не спрашивала у тебя, что это значит, — легко ответила она.
— Но это же просто бессмыслица какая-то, — сказал я. — Я знаю, все вы придаете очень большое значение летани, но на самом деле я ее не понимаю. Я просто нашел способ делать вид, будто понимаю.
Вашет снисходительно улыбнулась.
— Нельзя сделать вид, будто понимаешь летани, — уверенно ответила она. — Это все равно что плавание. Любому, кто на тебя смотрит, очевидно, умеешь ты плавать или нет.
— Ну, сделать вид, будто умеешь плавать, как раз нетрудно, — заметил я. — Можно просто загребать руками, идя по дну реки.
Она с любопытством взглянула на меня.
— Ну ладно. И как же ты ухитрился нас провести?
Я объяснил ей про «листок на ветру». Как я научился приводить свои мысли в легкое, пустотелое, парящее состояние, в котором я легко отвечаю на все их вопросы.
— О, так ты украл ответы у себя самого! — сказала она с напускной серьезностью. — Ты очень хитро нас одурачил, вытянув ответы из собственной души.
— Да ты не понимаешь! — рассердился я. — Я же понятия не имею, что такое на самом деле эта летани! Это не путь, но помогает избрать путь. Это самая простая дорога, но увидеть ее непросто. Честно говоря, вы все похожи на пьяных картографов!
Едва сказав это, я тут же об этом пожалел, но Вашет только рассмеялась.
— Есть немало пьяных, которые весьма сведущи в летани, — сказала она. — О некоторых из них слагают легенды!
Видя, что я все еще взволнован, она успокаивающе махнула рукой.
— Я и сама не понимаю летани — не так, чтобы объяснить ее кому-то другому. Обучение летани — искусство, которым я не владею. Если Темпи удалось привить тебе летани, это весомый аргумент в его пользу.
Вашет с серьезным видом подалась вперед.
— Одна из проблем состоит в вашем языке, — сказала она. — Атуранский язык очень определенный. В нем все говорится точно и прямо. А наш язык богат двойными смыслами, так что нам-то проще принять существование вещей, которые нельзя объяснить словами. И летани — важнейшая из них.
