Впопыхах он прошел мимо окошка с надписью «Справки», не заметив его, и сразу же заблудился в путанице коридоров. Некоторое время он бродил по ним, как рассерженный минотавр в лабиринте, пока, наконец, не встретил молодого человека, в котором сразу же признал клерка по карандашу, торчавшему у него за ухом, как вертел.
— Мне нужно видеть сэра Джона Лэтта, — заявил он ему сердито. Он чувствовал себя преглупо в этих коридорах. — У меня к нему неотложное дело.
Молодой человек даже отступил, когда было названо столь священное имя. Доступ к этой высокой особе преграждал непроходимый ряд секретарей, управляющих делами, начальников отделений и директоров.
— Вам назначено явиться? — спросил он неопределенно.
— Нет, — ответил Броуди. — Не назначено.
— Это, конечно, меня не касается, — заметил молодой человек, немедленно снимая с себя всякую ответственность, — но должен вам сказать, что вы бы скорее могли рассчитывать на прием, если бы вам было назначено. — Он выговорил последнее слово так торжественно, словно оно обозначало ключ, открывающий дверь в святилище.
— Назначено или не назначено, а я должен его видеть, — закричал Броуди так свирепо, что молодой человек почувствовал себя вынужденным сделать другое предложение.
— Я, пожалуй, могу доложить о вас мистеру Шарпу, — объявил он. Шарп был его непосредственный начальник и, так сказать, полубог.
— Ладно, сведите меня к нему, — сказал нетерпеливо Броуди. — Да поскорее!
Молодой человек, с удивительной легкостью находя дорогу в коридорах, привел его к мистеру Шарпу и, произнеся несколько пояснительных слов, немедленно ретировался, как бы слагая с себя всякую ответственность за последствия. Мистер Шарп заявил, что не уверен… собственно, даже сильно сомневается в том, чтобы сэр Джон мог сегодня кого-либо принять. Глава фирмы страшно занят, он просил его не беспокоить, он собирается сейчас уехать с верфи, и вообще, если дело не первостепенной важности, то он, мистер Шарп, вряд ли решится доложить сэру Джону о приходе мистера Броуди.
Броуди уставился на мистера Шарпа своими маленькими злыми глазами.
— Скажите сэру Джону, что пришел Джемс Броуди. Он меня хорошо знает. Он сейчас же меня примет, — воскликнул он нетерпеливо.
Мистер Шарп ушел с обиженным видом, но через некоторое время возвратился и ледяным тоном предложил мистеру Броуди подождать, сказав, что сэр Джон скоро его примет. Броуди бросил на него торжествующий взгляд, как бы говоря: «Вот видишь, болван!» — сел и стал ждать, от нечего делать наблюдая гудевший вокруг улей озабоченных клерков, за работой которых следил острый глаз Шарпа. Минуты тянулись долго, и Броуди подумал, что здесь, по-видимому, «скоро» означает весьма значительный период времени. Чем дольше он ждал, тем больше выдыхалась его решительность и тем заметнее росло удовлетворение мистера Шарпа. Посетителю давали понять, что он не может войти в кабинет сэра Джона так же просто, как сэр Джон входит к нему в кабинет, что гораздо труднее добиться беседы с ним здесь, чем поздороваться с ним где-нибудь на сельскохозяйственной выставке.
И Броуди овладело тяжелое уныние, которое не рассеялось даже тогда, когда его, наконец, вызвали в кабинет главы фирмы.
Сэр Джон Лэтта при входе Броуди бегло поднял глаза от стола и, молча указав ему на кресло, снова принялся внимательно рассматривать лежавший перед ним чертеж. Броуди медленно опустился в кресло и окинул взглядом богато убранную комнату, заметил дорогие панели из тикового дерева, мягкие тона обивки, обилие картин (морских видов) на стенах, модели судов на изящных подставках. Ноги его тонули в коврах, а когда он рассмотрел инкрустацию письменного стола и золотой портсигар, лежавший на нем, ноздри его слегка раздулись и глаза засветились одобрением. «Люблю такие вещи, — казалось, говорило выражение его лица. — Вот в такой обстановке следовало бы и мне жить».
— Ну, Броуди, — сказал наконец сэр Джон, все еще не поднимая глаз. — В чем дело?
Сухость его тона трудно было не заметить, тем не менее Броуди торопливо начал:
— Сэр Джон! Я пришел спросить у вас совета. Вы — единственный человек в Ливенфорде, с которым я готов говорить откровенно. Вам моя жизнь известна, и вы понимаете меня, сэр Джон. Я это чувствовал всегда, и теперь я пришел просить вашей помощи.
Лэтта пытливо посмотрел на него.
— Вы говорите загадками, Броуди, — возразил он холодно, — а такие речи вам не к лицу. Вы ведь скорее склонны к прямым действиям, чем к уклончивым речам… Да, и действуете вы не всегда подобающим образом, — добавил он с расстановкой.
— Что вы хотите этим сказать, сэр Джон? — пробормотал Броуди, запинаясь. — Кто наклеветал вам на меня за моей спиной?
Сэр Джон взял в руки линейку из слоновой кости и, легонько постукивая ею по столу, ответил не спеша:
— Я потерял к вам расположение, Броуди. До нас не могли не дойти те разговоры и слухи, что ходят в городе относительно вас. Вы делаете глупости или, пожалуй, еще кое-что похуже.
— Вы имеете в виду эту… дурацкую выходку со шляпами?
Лэтта покачал головой.
— Это, конечно, сумасбродство, но его можно извинить, зная ваш характер. Я говорил о других, известных вам вещах. Вы лишились жены и, кажется, предприятия тоже? Вы пережили тяжелые неприятности, так что я не хочу слишком строго упрекать вас. Но мне рассказывали о вас скверные вещи. Вы знаете, что я никогда не бью лежачего, — продолжал он спокойно. — Но я с интересом слежу за жизнью обывателей нашего города, и мне неприятно слышать дурное даже о самом последнем из рабочих на моей верфи.
Броуди повесил голову, как высеченный школьник, спрашивая себя, что имеет в виду сэр Джон: поведение ли Мэтью на службе или его собственные частые посещения «Герба Уинтонов?»
— Вы, вероятно, заметили, — продолжал Лэтта все тем же ровным голосом, — что с начала прошлого года я не поддерживал больше вашего предприятия своими заказами. Это потому, что я узнал об одном вашем поступке, который считаю и несправедливым, и жестоким. Вы вели себя по отношению к вашей несчастной дочери, как негодяй и дикарь, Броуди, и хотя найдутся люди, которые будут вас оправдывать, твердя об оскорбленной нравственности, мы не считаем возможным иметь с вами дело, пока на вас лежит это позорное пятно.
Руки Броуди конвульсивно сжались, морщина на лбу углубилась. Он с горечью подумал, что Лэтта — единственный во всем Ливенфорде человек, посмевший так говорить с ним, да, единственный, кто произнес такие слова безнаказанно.
— Ничего не могу поделать, — сказал он угрюмо, сдерживаясь, потому что сознавал свою зависимость от этого человека. — Все это — дело прошлого, с этим давно покончено.
— Вы можете ее простить, — сурово возразил Лэтта. — Можете дать мне слово, что она найдет убежище в вашем доме, если ей когда-нибудь это понадобится.
Броуди хранил сердитое молчание, и мысли его были заняты не Мэри, а Несси. Он должен сделать что-нибудь для девочки! В конце концов, что ему стоит дать обещание? И, не поднимая головы, упорно разглядывая ковер, он пробормотал:
