В это воскресенье жаркое июльское солнце разморило его и нагнало дремоту. Убедившись, что младшая дочь села за книги, внушительно напомнив ей о близости великого дня экзаменов (который был назначен на следующей неделе), он улегся в кухне с видом человека, заслужившего отдых. Жужжание мухи на окне скоро убаюкало его.
Как он только что внушал Несси, наступал последний круг скачек. И, в то время как он храпел в приятном сознании, что, уступив Несси гостиную, он со своей стороны сделал все для обеспечения ей успеха. Несси лихорадочно принялась в последний раз перечитывать третью книгу Евклида. Лицо ее пылало от жары в гостиной, а жужжание мух, под которое так сладко уснул Броуди, раздражало и отвлекало от работы. Она никогда не была особенно сильна в геометрии, и теперь, когда до экзаменов оставалось всего несколько дней, неуверенность в своих знаниях по этому предмету пугала и мучила ее так, что она решила еще раз бегло просмотреть всю третью книгу. Наморщив лоб и шевеля губами, она зубрила восьмую теорему, но, как ни старалась сосредоточиться, слова прыгали по странице, чертежи расплывались, линии принимали странные, причудливые формы, немного напоминая те фантастические образы, что являлись ей в последнее время в беспокойном сне и мучили ее по ночам. «Отношение оси угла к перпендикуляру равно коэффициенту»… нет, нет, что она болтает, ведь это же совершеннейшая бессмыслица! Надо внимательно учить, иначе стипендия, которая уже все равно, что у нее в кармане, ускользнет от нее, шмыгнет прочь, как белая мышка, быстро съев все золотые соверены, словно это сыр… Какая жара! И как болит голова! По английскому языку она подготовлена отлично, по латыни прекрасно, по французскому тоже хорошо, об алгебре и говорить нечего. Да, она способная, это все говорят, и, конечно, те, кто экзаменует на стипендию, увидят это при первом же взгляде на нее. Когда она гордо и уверенно шла в школу в дни экзаменов, ей всегда казалось, что люди шепчут друг другу: «Это Несси Броуди. Первая ученица в классе. Она и этот экзамен, конечно, выдержит лучше всех, — это так же верно, как то, что ее имя Броуди». Может быть, и профессора в университете нагнутся друг к другу и скажут то же самое. Во всяком случае, они это скажут после того, как просмотрят ее работу. Так должно быть непременно, иначе отец потребует от них ответа. Да, да, если они не признают ее и не выдвинут ее на первое место, он стукнет их головами друг о дружку, так что головы защелкают как кокосовые орехи… кокосовые орехи… Мэт обещал привезти их ей, когда уезжал в Индию, и она мечтала еще о попугае и обезьянке, по Мэт почему-то забыл об этом, а теперь, когда я уехал с этой гадкой женщиной, он никогда уже и не вспомнит о своей сестренке Несси. Женился он на Нэнси или нет? Но все равно, Нэнси — дурная женщина, даже если Мэт и надел ей кольцо на палец. Она совсем не то, что Мэри, которая так добра и ласкова к ней. А между тем Мэри не замужем, и все же почему-то у нее был ребенок, который умер и о котором никто никогда не вспоминает. Мэри сама никогда о нем не говорит. Но лицо у нее такое грустное, как будто что-то лежит у нее на сердце и она не может о нем забыть. Мэри постоянно заботится о ней, приносит ей суп, и яйца, и молоко, обнимает ее и все уговаривает не заниматься так много. Мэри хочет, чтобы она получила стипендию, но хочет этого только для того, чтобы отец не притеснял ее. Мэри, ее хорошая Мэри, заплачет, если Несси не дадут стипендии. Нет, ей не придется плакать; если Несси провалится, она никогда не скажет об этом Мэри. Вот замечательно придумано! Пройдут годы, а она, Несси, никому и словом об этом не обмолвится… Господи, что за мысли ей приходят сегодня в голову? Провала быть не должно! Если она не окажется на первом месте, «во главе класса», как всегда говорил отец, ей придется за это расплатиться. «Я сверну твою тонкую шею, если ты дашь кому-нибудь опередить себя, после того как я столько с тобой возился!» — вот что он всегда долбит ей в уши между нежностями и похвалами. А руки у него большие!..
«Ось угла к перпендикуляру»… Нету право, это верх несправедливости, что она должна сидеть и зубрить в такой жаркий день, да еще в воскресенье, когда ей следовало бы пойти на воскресное чтение библии в белом платье с розовым поясом, которое ей сшила мама. Но платье уже износилось, и она из него выросла: она теперь уже совсем взрослая. Мама любила посылать ее в воскресную школу, умытую, в лайковых перчатках. Теперь она никуда не ходит, а все работает, так усердно работает. «Да, папа, я стараюсь вовсю. Что делаешь, делай как следует». Мама всегда наказывала им угождать отцу. А теперь мама умерла. У них нет матери, а у Мэри — ребенка. Мама и ребенок Мэри, оба сидят теперь в облаках, машут ей и поют: «Несси Броуди получит стипендию». Ей хотелось пропеть это тоже во весь голос, но что-то сжимало горло, мешало ей. В последнее время она начинала терять веру в себя. Нет, нет, получить стипендию Лэтта — великое дело для девочки, да еще девочки, которая носит имя Броуди. Великое дело — но и трудное же! Она раньше была уверена в успехе, так уверена, словно груда золотых гиней уже лежала перед ней и все могли это видеть и удивляться ей. Но теперь тайное жуткое сомнение закралось ей в душу. Об этом никто не знал и никто не узнает — вот единственное, что утешало Несси. «Да, папа, у меня все идет великолепно, лучше быть не может. Этот Грирсон не имеет никаких шансов на успех. Я стою у него на дороге. „Лэтта“ уже у меня в кармане». Отцу нравилось, когда она так говорила, он потирал руки и одобрительно улыбался ей, а ей было приятно, что она угодила ему. Она будет скрывать от него свои сомнения так старательно и ловко, что он никогда их не заметит. Она знает, как надо поступать, она ведь умница.
Так. Несси разбиралась в собственной душе, восторгаясь собой, поздравляя сама себя, и ей казалось, что она видит, как текут ее мысли с чудесной плавностью, как они несутся подобно сверкающим, шумящим волнам ослепительного света.
Но вот она внезапно встрепенулась, глаза утратили рассеянное выражение, а лицо — безмятежное спокойствие, и, потирая лоб рукой, она посмотрела на часы. «Господи, о чем я только думаю! Задремала я, что ли? Целый час прошел, а я ничего не повторила!» — пробормотала она сконфуженно. И, покачав головой, недовольная своей слабостью и потерей драгоценного часа, она только что опять принялась за Евклида, как дверь тихонько отворилась, и в комнату вошла ее сестра.
— Вот тебе стакан молока, дорогая, — шепнула Мэри, на цыпочках подходя к столу. — Отец спит, я и подумала, что могу заглянуть к тебе. Молоко холодное-прехолодное, я целый час держала кувшин под краном. Несси взяла стакан из рук сестры и с рассеянным видом начала пить.
— И вправду холодное, — сказала она через минуту. — Оно такое вкусное, как мороженое в жаркий день. Как душно сегодня, Мэри! Мэри легонько прижала ладонь к щеке сестры.
— У тебя горит лицо, — сказала она. — Не хочешь ли погулять полчаса со мной на воздухе?
— А если он проснется и увидит, что я ушла? — возразила Несси, бросив на нее быстрый взгляд. — Ты знаешь, что тебе достанется больше, чем мне. Нет! Я останусь тут. Мне от молока уже стало не так жарко. И потом я должна до пятницы повторить всю эту книгу.
— А как твоя голова? — спросила Мэри после некоторого молчания, во время которого она с беспокойством наблюдала за сестрой.
