Мы выбрали место посуше и сели на траву, прислонившись к ограде возле водоема; вокруг нас покачивались зеленые султаны молодого папоротника-орляка. Позади вставали горы, а внизу, точно зеркало, лежал Лох со стоящим на якоре игрушечным корабликом, на котором мы сюда приплыли. Солнце заливало нас. Раскрасневшись от удовольствия, я с готовностью бросился опускать бутылки в быстрый поток, а Алисон сняла макинтош и стала готовить завтрак.
Из свежего хлеба, деревенской ветчины и масла были приготовлены бутерброды — лучше их я ничего никогда не ел. А запивали мы шипящим прохладным «Богатырским пуншем». Алисон заставила меня съесть почти все бананы. Мы едва перемолвились словом, но, когда кончили завтракать, Алисон улыбнулась мне своей загадочной улыбкой.
— Ну разве здесь не лучше, чем в этой старой гостинице?
Я только кивнул, понимая, что, если бы не ее спокойствие и решительность, мы еще мучились бы там и сейчас.
Удовлетворенно вздохнув, Алисон сняла берет, закрыла глаза и прислонилась головой к камням.
— Как здесь хорошо, — сказала она. — Так бы и заснула.
Во всем ее здоровом молодом теле ощущался покой. Ее волосы, казалось, всегда несколько всклокоченные, длинные полосы с искорками, в беспорядке рассыпались по плечам, обрамляя ее уже успевшее загореть лицо. На нежную, нагретую солнцем кожу падала тень от опущенных ресниц, казавшаяся совсем черной рядом с крошечной родинкой на щеке. Белая блузка ее была раскрыта на груди, обнажая упругую линию шеи. На верхней губе, словно роса, блестели капельки пота.
И, как не раз уже со мной бывало, мне стало и страшно и радостно.
— Тебе неудобно, Алисон. — Я с трудом глотнул воздух и, подвинувшись к ней, подложил свою руку ей под голову.
Алисон не стала возражать; она лежала, предаваясь блаженному отдыху, глаза ее были по-прежнему закрыты, губы слегка улыбались. Через минуту она прошептала:
— До чего же громко стучит у тебя сердце, Роби. Мне кажется, по всей округе слышно.
Какое начало для объяснения! Но почему же я ей ничего не сказал? И почему, почему не сжал ее в объятиях? Увы, то была трагедия моей чрезмерной невинности! Слишком я был прост и слишком неловок. К тому же я был так счастлив, что не смел шевельнуться. Язык у меня точно прилип к гортани; поддерживая ее головку, я задыхался от любви; щека моя касалась ее щеки, я чувствовал ее глубокое мерное дыхание, такое глубокое, что даже ее пояс из лакированной кожи слегка поскрипывал. Солнце щедро заливало нас своим светом, нагревая жесткую материю ее юбки, и запах шерсти смешивался с ароматом тмина. В воздухе была разлита мягкая истома; откуда-то снизу, из леса, словно эхо, доносилось кукованье кукушки.
В неудержимом восторге я, наконец, прошептал:
— Вот об этом я мечтал в тот вечер, Алисон. Чтобы быть с тобой вместе. Всю жизнь.
— А если пойдет дождь, как тогда?
— Ну что такое дождь, — пылко начал я. — Пока мы…
И запнулся. Алисон открыла глаза и искоса кокетливо смотрела на меня. Воцарилось молчание. Тогда она решительно выпрямилась и села.
— Роби! Я хочу серьезно поговорить с тобой. Ты меня тревожишь. И мистера Рейда тоже.
Значит, сегодня утром на вокзале я правильно угадал. И хотя огорчился, когда она отстранилась от меня, но все же почувствовал гордость оттого, что Алисон обо мне беспокоится.
— Прежде всего, — продолжала она нахмурясь, — мы считаем, что ты зря растрачиваешь свои силы на этом заводе. Ты совсем забросил биологию. А ты знаешь, что Карузо прочили в инженеры? Но он воспротивился.
— Дорогая моя Алисон. — Я пожал плечами с нарочито равнодушным видом. — У меня отличная работа.
Она молчала, вперив взгляд куда-то вдаль. Быть может, я перехватил через край, героически уверяя ее, что всем доволен? Я исподтишка взглянул на нее.
— Конечно, должен признаться, я страшно устаю… случается, и руку резцом пораню. И потом… кашель все не дает мне покоя.
Она повернулась ко мне с таким выражением, что я оторопел. Покачала головой.
— Роби, дорогой… ты просто ужасный человек.
Что я такого ей сказал? Волна отчаяния захлестнула меня. Почему она относится ко мне с какой-то укоризненной добротой? В теплом воздухе звенела песенка ручейка. Сердце мое отчаянно стучало и вдруг сжалось.
— Я обидел тебя?
— Нет, что ты. — Она закусила губу, борясь со своими чувствами. — Просто я поняла, какие мы с тобой разные. Я такая практичная, быть может, даже слишком. А ты, ты всегда будешь парить в облаках. Одному богу известно, что с тобой будет, когда мистер Рейд уедет из Ливенфорда.
— Рейд? Уедет?
Она опустила глаза и стала вертеть стебелек примулы.
— Он подал прошение, чтобы ему дали место в Англии. В школе близ Хоршема, в Сассексе. Слишком долго он работал в Академической школе. А то заведение хоть и небольшое, зато там придерживаются современных методов, и у него будет больше шансов продвинуться.
— Ты хочешь сказать, что Рейд уже получил эту должность? — вырвалось у меня.
— М-м, да… По-моему, это уже решено. Он хотел сообщить тебе об этом сегодня вечером.
Я похолодел. Хотя Рейд уже несколько раз намекал на такую возможность, удар был для меня все-таки нежданный-негаданный. И почему он все это устроил и решил, не сказав мне ни слова? Быть может, он не хотел огорчать меня. И все же мне было больно, я чувствовал себя отринутым. Однако, прежде чем я успел высказать свою обиду, Алисон заговорила снова, тихим голосом, избегая встречаться со мной взглядом и то краснея, то бледнея.
— Я знаю, ты очень огорчен тем, что Рейд уезжает. Ужасно расставаться с другом. Хотя, конечно, можно и в разлуке поддерживать добрые отношения.
Она как-то подозрительно умолкла.
— Дело в том, Роби… — Алисон внезапно подняла голову. — Мы с мамой тоже уезжаем.
Должно быть, я побелел как полотно. Я едва мог выговорить:
— Куда?
Наклонившись ко мне, она заговорила быстро, горячо.
— Главную роль в этом сыграли, конечно, мои занятия. Ты знаешь, как серьезно к этому относится мама, как она хочет, чтобы меня учили специалисты. Мисс Кремб ничему больше не может меня научить. В Уинтоне едва ли найдется кто-либо лучше ее. И вот было решено, что я поступлю в Королевскую консерваторию в Лондоне.
— В Лондоне?! — Для меня это было на другом конце света. А как это близко, совсем близко от Сассекса!
Алисон сидела вся красная, она была ужасно, мучительно смущена.
— Ты ведь такой умный мальчик, а как слепой: ничего не видишь, что делается вокруг. Все знают, кроме тебя. Ведь мама выходит замуж за мистера Рейда.
Я был настолько поражен, что даже не нашелся, что сказать. Конечно, миссис Кэйс все еще привлекательная женщина, и у нее одинаковые с Рейдом вкусы и интересы. Но новость эта, вместо того чтобы обрадовать, сразила меня.
