— Питер… — подает голос Старина Док, но тут небо разрезает
пополам громадная молния.
Джонни круто разворачивается. Если его и ослепило, то лишь
на мгновение, теперь он снова все видит, будьте уверены. Гром рвет улицу еще до
того, как блекнет молния. У Джонни такое чувство, будто чьи-то руки
одновременно ударили его по ушам. Джонни видит, как молния ударяет в брошенный
дом Хобарта, как раз между участками копа и Джексонов. Она разваливает
декоративную трубу, которую Уильям Хобарт поставил за год до того, как начались
его трудности и он решил продать дом. Молния поджигает и крышу. Прежде чем стихает
раскат грома, прежде чем Джонни успевает идентифицировать запах озона,
покинутый дом приобретает огненную корону. Она яростно пылает под проливным
дождем, хотя верится в это с трудом.
— Святое дерьмо! — вырывается у Джима Рида. Он стоит на
пороге дома Карверов с Ральфи на руках. Ральфи, Джонни это видит,
сосредоточенно сосет большой палец. И Ральфи единственный (за исключением
Джонни), кто не смотрит на горящий дом. Его взгляд устремлен на вершину холма,
и Джонни видит, как округляются глаза мальчика. Он вытаскивает палец изо рта и,
прежде чем начать вопить от ужаса, произносит ясно и отчетливо два слова..,
которые опять же очень знакомы Джонни. Словно он уже слышал их во сне.
— “Парус мечты”, — говорит мальчик. И тут же, будто слова
эти магические, от неестественной квелости Ральфи не остается и следа. Он
кричит от страха и яростно дергается, вырываясь из рук юного Джима Рида. Джим
захвачен врасплох, мальчишка выскальзывает из его рук и приземляется на
задницу. Должно быть, ему очень больно, думает Джонни, направляясь к дому
Карверов, но маленький паршивец вопит не от боли, а только от ужаса. Его
вылезшие из орбит глаза смотрят все туда же, на вершину холма. Он начинает
сучить ногами, уползая на заднице в глубь дома.
Джонни, уже стоя на подъездной дорожке Карверов,
поворачивается и видит еще два фургона, огибающих угол Медвежьей и Тополиной
улиц. Первым едет леденцово-розовый, с тонированными стеклами, на крыше —
антенна радиолокатора в форме сердечка. При других обстоятельствах Джонни
отметил бы изящность решения, но теперь это сердечко вызывает лишь тревогу. Из
бортов торчат какие-то округлые выступы, то ли плавники, то ли короткие крылья.
За розовым фургоном, вроде бы “Парусом мечты”, следует
длинный черный фургон с черным же ветровым стеклом и черной, в форме поганки,
надстройкой на крыше. Этот черный кошмар испещрен хромированными зигзагами,
которые вызывают в памяти Джонни какие-то воспоминания, связанные с нацистами,
да, точно, они напоминают стилизованные молнии на мундирах эсэсовцев.
Фургоны начинают набирать скорость, их двигатели урчат все
громче.
Огромный люк открывается в левом борту розового фургона. А
на крыше черного, похожего на катафалк, решивший трансформироваться в
локомотив, часть “поганки” уползает в сторону. Джонни видит две фигуры с
ружьями. Одна — человеческая, это бородач, одетый в униформу армии
конфедератов, как и инопланетянин, сидевший за рулем синего фургона. Вторая
фигура — существо в ином одеянии: черный цвет, воротник-стойка, серебряные
пуговицы. В этом тоже есть что-то нацистское, как и в самом фургоне, но не
одеяние привлекает внимание Джонни, не от его вида он теряет дар речи, а
рвущийся крик застывает в горле.
Над воротником-стойкой нет ничего, кроме темноты. У него нет
лица, успевает подумать Джонни, прежде чем бородатый и тот, что в черном,
открывают огонь. У него нет лица. Совсем нет лица.
И Джонни Маринвилла, который видит все, осеняет: он,
наверное, умер, это, возможно, ад.
Письмо Одри Уайлер (Уэнтуорт, штат Огайо) Джейнис Конрой
(Плейнвъю, штат Нью-Йорк) от 18 августа 1994 года:
Дорогая Джейнис!
Большое тебе спасибо за звонок. Разумеется, письмо с
соболезнованиями я тоже получила, но если бы ты знала, сколько радости доставил
мне твой голос, услышанный вчера вечером в телефонной трубке. Я словно глотнула
холодной воды в жаркий день. А может, просто приятно услышать нормальный голос,
когда тебя засасывает в трясину.
Ты поняла хоть что-то из того, что я наговорила тебе по
телефону? Уверенности в этом у меня нет. В последние дни я, можно сказать, не в
себе. Хотя Херб и старается мне помочь, но для меня все встало с ног на голову.
Начало этому положил звонок приятеля Билла, Джо Калабризи. Он сообщил, что мой
брат, его жена и двое детей убиты, застрелены из проезжавшего мимо автомобиля.
Человек, которого я никогда не встречала, плакал, случившееся так потрясло его,
что он даже не мог подумать о том, как бы помягче донести до меня эту печальную
весть. Он все твердил, как же ему стыдно за происшедшее в его доме. Кончилось
тем, что я стала успокаивать его, думая при этом: “Это ошибка, Билл не может
умереть, мой брат должен всегда быть рядом на случай, если мне понадобится его
помощь”. Я до сих пор просыпаюсь ночью с мыслью: “Это не Билл, меня
разыгрывают, это не Билл”. Такой потерянной я за всю жизнь чувствовала себя
лишь однажды в детстве, когда вся семья свалилась с гриппом.
Херб и я полетели в Сан-Хосе за Сетом, потом вернулись в
Толидо на одном самолете с телами убитых. Их возят в багажном отделении, ты об
этом знала? Я тоже нет. И не хотела бы знать.
Похороны дались мне очень тяжело. Это такой ужас — четыре
гроба, стоящие рядком, мой брат, моя невестка, моя племянница, мой племянник.
Сначала в церкви, потом на кладбище. Хочешь услышать полный бред? На кладбище я
думала о нашем медовом месяце на Ямайке. Там на дорогах делают специальные
выступы, которые называются “спящими полицейскими”. Чтобы остудить пыл лихачей.
Так вот, уж не знаю почему, но эти гробы я воспринимала как спящих полицейских.
Я же говорила тебе, что у меня поехала крыша, не так ли? В этом году меня можно
смело провозглашать чемпионкой Огайо по количеству проглоченных таблеток
валиума
[20]
.
На панихиде в церкви яблоку было негде упасть, друзей у
Билла и Джун хватало, и все выли в голос. Кроме, разумеется, маленького Сета,
который не мог выть. Или не хотел. Кто знает? Сет просто сидел между мной и
Хербом с двумя игрушками на коленях: розовым фургоном, который он называет
“Палус месты”, и прилагаемой к фургону фигуркой сексуальной рыжекудрой
девчушки, которую зовут Кассандра Стайлз, Игрушки, сработанные под героев
мультсериала “Мотокопы 2200”, и названия этих чертовых мотокоповых фургонов
(простите великодушно, мотокоповых космофургонов) присутствуют среди тех
немногих слов и фраз, которые Сет произносит на понятном мне языке (“Пончики
хочу, купи их мне” — такая вот фраза, или “Сет хочет а-а”, это означает, что я
должна сопроводить его в туалет. Он все делает сам, но надо стоять рядом, за
компанию).
Я надеюсь, мальчик не понимал, что панихида — это прощание с
близкими, которые ушли от него навсегда. Херб в этом уверен (“Ребенок понятия
не имеет, что с его родными”, — говорит он), а меня гложут сомнения. Очень уж
глубокий аутизм
[21]
, не так ли? Мне кажется (конечно, точно этого не знает
никто), что они хотят общаться с нами, но Бог вставил в их передатчик
скрамблер, и поэтому в приемнике слышится какая-то белиберда.
