— Я не помню, — ответил Джонни, хотя, конечно, помнил.
— Ты знаешь, что записал, и где-то она у тебя лежит, так как
ты никогда ничего не выбрасываешь. Я знаю, что ты ее где-нибудь хранишь. В
какой-нибудь потайной коробочке, возможно, с блеснами для рыбалки.
— Потому что это хорошие блесны, и я не хочу, чтобы их
украли, — механически ответил Джонни, думая о том, где же может быть эта
маленькая, на восемь или девять машинописных страниц, история. В “Библиотеке
Маринвилла” в Фордхэмском университете? Возможно. В доме в Коннектикуте,
который когда-то он делил с Терри, где теперь жила Терри и откуда, собственно,
она с ним и разговаривала? Тоже возможно. В данный момент его отделяло от этого
дома всего десять миль.
— Ты должен найти эту историю, — гнула свое Терри. —
История-то получилась. Ты написал ее в то время, когда даже не знал, сколько в
тебе было хорошего. — Пауза. — Ты слушаешь?
— Да.
— Я всегда знаю, когда говорю то, что тебе не нравится.
Только тогда ты и замолкаешь. Надуваешься.
— Я не надуваюсь.
— Надуваешься, надуваешься. — А потом Терри произнесла самую
важную фразу. Напоминание о той глупой истории, которую Джонни написал для ее
отвратительного племяша, воплотилось в двадцати миллионах долларов, которые
принесли ему тысячи и тысячи книг о приключениях Пэта, но эта фраза значила
куда больше, чем баксы или книги. Как тогда, так и теперь. Вроде бы говорила
Терри вполне буднично, но слова эти поразили Джонни в самое сердце, словно
предсказание дельфийской пророчицы.
— Тебе надо вернуться назад, — произнесла женщина, когда-то
Терри Маринвилл, а теперь Терри Олви.
— Что? — переспросил Джонни, вновь обретя дар речи. Он не
хотел, чтобы Терри поняла, как потрясли его эти четыре слова. Не хотел, чтобы
она знала, какую сохранила над ним власть, несмотря на прошедшие годы. — Что ты
хотела этим сказать?
— Надо вернуться в то время, когда тебе было хорошо. Очень
хорошо. Я помню того парня. Нормального парня. Не совершенного, но нормального.
— Нельзя вернуться назад, к себе домой, Терри. Ты, должно
быть, болела в ту неделю, когда Томаса Вулфа вернули в американскую литературу,
и не знаешь, что из этого вышло.
— Слушай, давай обойдемся без банальностей. Для таких игр мы
слишком давно знаем друг друга. Ты родился в Коннектикуте, вырос в
Коннектикуте, стал знаменитым в Коннектикуте, спился в Коннектикуте. Тебе не
надо возвращаться к себе домой, тебе надо уехать из дома.
— Тогда это не возвращение в прошлое, а географическая
пилюля, как называем твое лекарство мы, “Анонимные алкоголики”. И оно не
помогает.
— Тебе надо вернуться в прошлое духом, а не плотью, —
ответила Терри, терпеливо, словно объясняя ребенку очевидные истины. — Да и
твоему телу нужна новая территория для прогулок. Опять же, ты больше не пьешь.
И не балуешься наркотиками. — Короткая пауза. — Или я ошибаюсь?
— Нет. Ну, может, только героином.
— Ха-ха.
— И куда мне, по-твоему, следует уехать?
— В то место, которое может прийти тебе в голову в последнюю
очередь. Акрон или Афганистан, особой разницы нет.
Этот звонок озолотил Терри, потому что доходы от Китти-Кэта
Джонни поделил с ней пополам, цент на цент. И этот звонок привел его сюда. Не в
Акрон, а в Уэнтуорт, процветающий пригород административного центра Огайо.
Место, где он никогда не бывал. Нашел его Джонни просто, закрыв глаза и ткнув
пальцем в настенную карту Соединенных Штатов. И хотя все вышло, как и
предсказывала Терри, Билл Харрис все же пришел в ужас. А вот нынче лирическое
времяпрепровождение обернулось…
Глубоко задумавшись, Джонни наткнулся на спину Джима Рида.
Парни остановились у самой тропы. Джим поднял револьвер и направил его на юг.
Лицо его побледнело.
— Что… — начал Джонни, но Дэйв Рид прикрыл ему рот рукой.
5
Раздался выстрел, потом крик. Это словно послужило сигналом,
потому что тут же Мэриэл Содерсон открыла глаза, выгнула спину, с губ ее
сорвался долгий, протяжный стон, она задрожала всем телом, а ноги ее
забарабанили по полу.
— Док! — крикнула Синтия, бросившись к Мэриэл. — Док!
Гэри подскочил первым. Он вывалился из кухни, благоухая
сладким запахом шерри, и наверняка угодил бы коленом в живот жены, если бы
Синтия не оттолкнула его.
— Сто сучилось? — спросил Гэри. — Сто с оей еной?
Голова Мэриэл моталась из стороны в сторону. Она ударилась
об стену. Фотография Дэйзи, гения математики, сорвалась с гвоздя и упала на
грудь Мэриэл, К счастью, стекло не разбилось. Синтия схватила фотографию и
отшвырнула в сторону.
При этом она увидела, что повязка на культе краснеет на
глазах: швы, если не все, то некоторые, разошлись.
— Док! — взвизгнула Синтия.
Биллингсли поспешил к ней. Он стоял у входной двери,
загипнотизированный происходящими на его глазах изменениями. Из лесополосы
донеслись рычание, крики, новые выстрелы. По меньшей мере два. Гэри глянул в
сторону лесополосы, глаза его округлились.
— Сто сучилось? — повторил он.
Мэриэл перестала дрожать всем телом. Шевелились только
пальцы, словно женщина хотела сжать их в кулак, потом застыли и они. Глаза
слепо уставились в потолок. Из левого скатилась единственная слезинка. Док взял
Мэриэл за запястье и попытался нащупать пульс. Его глаза не отрывались от лица
Синтии.
— Полагаю, если ты хочешь работать на прежнем месте, тебе
понадобится не фартук, а платье для танцев. “Е-зет стоп” теперь салун. “Леди
Дэй”.
— Она умерла? — спросила Синтия.
— Да. — Старина Док опустил руку Мэриэл на пол. — Думаю,
шансов у нее не было. Спасти ее могли хирурги-реаниматоры, а не старый
ветеринар с трясущимися руками.
Крики, вопли. Что-то происходило в лесополосе. Кто-то
кричал, что его надо остановить, остановить, остановить. Синтию внезапно
осенило:
Стив, парень, который уже успел ей понравиться, мертв. Те
бандиты, которые стреляли по домам, теперь затаились в лесу, и они убили Стива.
— Сто сучилось? — в третий раз спросил Гэри. Ни старик, ни
девушка ему не ответили. И хотя Гэри стоял на коленях рядом с женой, он так и
не понял, что случилось, пока Старина Док не сдернул с дивана покрывало и не
накрыл им тело Мэриэл. Вот тут до Гэри наконец дошло, несмотря на все выпитое.
Лицо его сморщилось. Он нашел под покрывалом руку жены, вытащил наружу, поцеловал.
Потом прижался к ней щекой и заплакал.
