Гейрин разрешил старшему мальчику, Джеку, отвезти нас к
валу, окаймлявшему карьер.
Надо ли говорить, в каком он был восторге? Думаю, Джек
Гейрин тут же отдал бы мне свой голос, реши я баллотироваться на должность
Бога. Хорошая это была семья, и все очень любили маленького мальчугана.
Конечно, их потрясло внезапное обретение им дара речи, но как много людей
радикально изменили бы из-за этого свои планы? А вот они изменили, и, насколько
я могу судить, без единого слова протеста.
Малыш лопотал всю дорогу, что-то я понимал, что-то нет.
Говорил он по большей части о персонажах “Золотого дна”, о ранчо Пондероза, о
преступниках, серебряных шахтах.
И еще о каком-то мультфильме.
Про каких-то мотокопов. Он показывал мне фигурку,
изображающую героиню этого мультфильма, рыжеволосую даму с бластером, который
малыш мог вынимать из кобуры и как-то вставлять ей в руку.
К тому же он барабанил ручками по борту вездехода и называл
его “Рука справедливости”. Когда он произнес это впервые, Джека от смеха
бросило на руль (ехали мы не быстрее десяти миль в час) Он еще сказал: “Да, а я
полковник Генри.
Предупреждаю, впереди Силовой коридор”!
И все расхохотались. Я тоже, захваченный общим энтузиазмом.
И лишь гораздо позже я вспомнил, что среди прочего маленький
Сет не раз упоминал “старую шахту”.
Если тогда у меня и возникли какие-то ассоциации, то исключительно
с “Золотым дном”. Мне и в голову не приходило, что он говорит о Рэттлснейк
номер один, потому что о ней он знать не мог! Даже жители Безнадеги не знали,
что мы отрыли во время последней серии взрывов.
Черт, именно из-за этого я и сидел в воскресенье за столом:
писал докладную в центральную контору о нашем открытии с предложениями,
касающимися нашей дальнейшей линии поведения.
Когда же мне в голову пришла мысль о том, что Сет Гейрин
говорит о Рэттлснейк номер один, я вспомнил, как он вбежал в трейлер, словно
бывал там сотни раз, сразу бросился к фотографиям на доске объявлений.
Вот тут у меня по спине пробежал холодок. А от другого
воспоминания, о том, что я увидел после отъезда Гейринов в Карсон-Сити, меня
уже обдало арктическим холодом. Я еще об этом напишу.
Когда мы добрались до подножия вала, я поменялся с Джеком
местами и повел вездеход вверх по грейдерной дороге, отлично укатанной и
превосходящей своей шириной многие федеральные автострады (по ней частенько
перегоняли тяжелую технику с очень внушительными габаритами). Мы поднялись на
гребень и покатили вниз. Как же они охали и ахали. Действительно, перед ними
была не просто дыра в земле, а огромный конус карьера глубиной в тысячу футов,
прорезающий самые разные слои породы, вплоть до палеозоя. Кое-где сверкали
вкрапления пурпурного и зеленого кварца. С вершины вала могучие машины, которые
могли свернуть горы, казались детскими игрушками. Миссис Гейрин пошутила, что
боится высоты и ее может вырвать, но шутка эта недалеко ушла от истины. Многих
тошнило, когда они переваливали через гребень и видели перед собой зев карьера!
Потом маленькая девочка (извините, не помню ее имени,
кажется, Луиза) вытянула ручку и спросила:
— А что там за дыра, обтянутая желтыми лентами? Она похожа
на большой черный глаз.
— Это находка года, — ответил я. — Можно сказать, открытие,
поэтому мы держим его в секрете. Я вам расскажу, если вы пообещаете держать рот
на замке. Обещаете? Иначе у меня будут неприятности с начальством.
Они пообещали, и я подумал, что мне действительно можно им
все рассказать, потому что они не журналисты, а путешественники, и заглянули
сюда проездом. Опять же я подумал, что маленький мальчуган захочет услышать мой
рассказ, поскольку без ума от “Золотого дна”.
Как я уже говорил, лишь гораздо позже до меня дошло, что он
все это уже знал! Но кто в здравом уме мог такое предположить?
— Это старая шахта Рэттлснейк номер один, — сказал я. — Во
всяком случае, мы так думаем. Мы вскрыли ее при взрывных работах. Начальный
участок Рэттлснейк завалило в 1858 году.
Джек Гейрин пожелал узнать, что находится внутри.
Я ответил, что нам это неизвестно, никто в старую штольню не
заходил, подчиняясь инструкциям ДОТШ
[50]
.
Миссис Гейрин (Джун) полюбопытствовала, проведет ли наша
компания всестороннее исследование штольни. Я ответил, что это возможно, если
мы получим разрешение от соответствующих инстанций. Я им не солгал, но и не
сказал всей правды. Мы обнесли вход в штольню лентами с надписью “ПОСТОРОННИМ
ВХОД ЗАПРЕЩЕН”, как того требовал ДОТШ, но это не означало, что в ДОТШе в курсе
нашей находки. Штольню мы открыли совершенно случайно, после очередного взрыва,
ничем не отличающегося от предыдущих (когда пыль осела, мы увидели ее черный
зев), и пока у нас не было полной уверенности в том, что нам следует предать
нашу находку широкой огласке.
Несомненно, она вызвала бы интерес в средствах массовой
информации. Если верить легендам, обвал закупорил в штольне сорок или пятьдесят
китайцев. Если так оно и было, китайцы должны были сохраниться в штольне, как
мумии в пирамиде.
Историки радовались бы как дети, добравшись до их одежды и
рабочего инструмента, не говоря уже о самих телах. Конечно, находка вызвала и у
нас немалый интерес, но мы не могли войти в штольню без кивка из центральной
конторы “Дип эс” в Финиксе, и мало кто из работавших вместе со мной полагал,
что нам такое разрешат. “Дип эс” — организация коммерческая, думаю, это понятно
всем, кто будет читать написанный мною документ, а разработка месторождений
полезных ископаемых, особенно в наши дни, предприятие очень рискованное.
Китайская шахта начала давать прибыль лишь с 1992 года, и люди, которые там
работали, вставая утром, еще не знали, позволят ли им начать работу, когда они
прибудут в карьер. Многое зависело от цены фунта меди (выщелачивание — процесс
не из дешевых), но еще больше — от законов, охраняющих окружающую среду.
В последнее время ситуация улучшилась, опросы общественного
мнения показывали, что люди начали внимать голосу разума, но окружной и
федеральные суды все еще рассматривали дюжину исков, учиненных нашей компании
как отдельными людьми, так и общественными организациями (разумеется,
“зелеными”), которые ставили своей целью закрыть шахту. Поэтому многие, включая
меня, склонялись к мысли, что руководство компании не захочет создавать себе
лишних проблем, крича на весь мир, что мы обнаружили древнюю штольню, возможно,
представляющую большую историческую ценность.
Ивонн Бейтман, моя коллега-геолог, сказала, узнав о нашей
находке: “Я не удивлюсь, если найдутся желающие объявить территорию карьера
историческим заповедником. А уж за соответствующим распоряжением федеральных властей
или Невадской комиссии по историческим ценностям дело не станет. Отличный
предлог для свертывания всех работ”. Возможно, вы сочтете мнение Ивонн
эгоистичным, но если человек, к примеру, я, знает, что функционирование шахты
обеспечивает работой девяносто или сто рабочих и инженеров, которым иначе не на
что кормить свои семьи, поневоле задумаешься и станешь предельно осторожным
Дочь (Луиза?) сказала, что штольня ее пугает, а я ответил ей, что она пугает и
меня.
