Увидел, что на земле что-то лежит. Это была маленькая
пластмассовая фигурка.
Рыжеволосая девушка с бластером.
Должно быть, игрушка выпала из кармана мальчика, прежде чем
он вошел в штольню. Не знаю почему, но у меня волосы встали дыбом. Я сунул
фигурку в карман и забыл о ней до того момента, как страсти улеглись.
Лишь тогда я вернул ее законному владельцу. Потом я описал
фигурку своему маленькому племяннику, и он сказал мне, что это Касси Стайлз из
мультфильма о мотокопах, о котором все твердил младший сын Гейринов.
Я услышал за спиной звук скатывающихся по склону камней,
тяжелое дыхание, увидел приближающегося Гейрина.
Остальные трое остались внизу, сбившись в кучку. Девочка
плакала.
— Возвращайтесь вниз!
— приказал я. — Штольня может рухнуть в любую минуту!
Ей сто тридцать лет!
Даже больше!
— Хоть тысяча! — Он приближался. — Это мой сын, и я пойду за
ним.
Терять время на споры я не стал. В такие моменты человеку
остается только одно: действовать и надеяться на то, что Бог удержит крышу над
головой. Так мы и поступили.
За годы работы геологом я не раз попадал в опасные ситуации,
когда от страха тряслись поджилки.
Но десять минут (может, больше, может, меньше, я полностью
потерял чувство времени), проведенные в штольне Рэттлснейк, нагнали на меня ни
с чем не сравнимый ужас. Штольня уходила вниз достаточно круто, мы побежали, и
двадцать ярдов спустя дневной свет померк.
Да еще этот запах, как я говорил, смешанный запах золы,
сожженного кофе и пережаренного мяса.
Он тоже нервировал меня, потому что в старых шахтах обычно
стоит “минеральный запах”. Землю усыпали куски породы, поэтому нам пришлось
сбавить ход, чтобы не споткнуться и не упасть.
Деревянную крепь покрывали китайские иероглифы. Частью
вырезанные, но в основном нанесенные при помощи свечной копоти. Глядя на
иероглифы, я понял, что легенды основаны на действительности: китайцев на самом
деле завалило в этой шахте.
Мистер Гейрин звал мальчика, требовал, чтобы он немедленно
возвращался, говорил, что здесь небезопасно. Я уж хотел попросить его не
кричать. Свод мог рухнуть даже от его крика, как иной раз в горах от крика
сходят лавины. Но не стал. Не кричать он не мог. Потому что думал только о
своем сыне.
На кольце для ключей я всегда держу складной ножичек, лупу и
пальчиковый фонарик.
Его-то я и отцепил, чтобы осветить нам путь. Мы двинулись
дальше, вокруг потрескивала порода, в ноздрях стоял необычный запах, и становилось
все жарче. Заметно жарче.
А потом начали попадаться кости. Мы, я имею в виду
сотрудников “Дип эс”, освещали фонарями вход в штольню, но ничего не увидели и
поэтому долго спорили о том, завалило китайцев или нет.
Ивонн утверждала, что нет, никто не смог бы работать в такой
опасной штольне, даже покорные, согласные на все китайцы.
Это, мол, выдумки, не имеющие ничего общего с реальной
жизнью.
Но, углубившись в штольню на сотню ярдов, я убедился, что
Ивонн ошибалась.
Потому что кости лежали везде: черепа, грудные клетки, ноги,
руки. Особенно пугали грудные клетки: почему-то они напоминали мне улыбающегося
Чеширского кота из “Алисы в стране чудес”. Когда мы наступали на кости, они не
трескались, а разлетались в пыль. Запах усиливался, я чувствовал, как по лицу
катится пот. Я словно попал в парную, а не в штольню. А крепь просто наводила
ужас. Китайцы исписали все стойки свечной копотью Словно после того, как их
завалило, они занимались только тем, что писали свидетельские показания и
выражали последнюю волю.
Я схватил Гейрина за плечо:
— Мы зашли слишком далеко.
Мальчик, должно быть, прижался к стенке или спрятался в
нише, и мы в темноте проскочили мимо.
— Я так не думаю, — возразил Гейрин.
— Почему?
— Потому что чувствую: он впереди. — Гейрин вновь сорвался
на крик. — Сет! Пожалуйста, дорогой! Если ты впереди, поверни назад и
возвращайся к нам!
Ответ мы услышали, но такой, что я едва не повернул назад.
Из глубины штольни, заваленной костями и черепами, донеслось пение.
Не слова, но детский голос, выводящий мелодию.
И достаточно точно, потому что я узнал музыкальную заставку
“Золотого дна”.
Гейрин посмотрел на меня (глаза у него округлились, и белки
ярко блестели в темноте) и спросил, по-прежнему ли я думаю, что мы обогнали
мальчика. Я предпочел не отвечать, а двинуться дальше.
Вскоре среди костей нам начали попадаться инструменты:
ржавые кирки с очень короткими ручками, маленькие жестяные коробочки с кожаными
ремнями, какие я видел в шахтерском музее в Эли. “Керосинки”, как называли их
шахтеры.
Эти примитивные светильники привязывали ко лбу, сунув под
низ сложенную в несколько раз бандану, чтобы не сжечь кожу.
На стенах появились рисунки, сделанные все той же свечной
копотью. Изображали они койотов с головами пауков, пум со
скорпионами-наездниками, летучих мышей с головами младенцев.
Я до сих пор гадаю, то ли я их на самом деле видел, то ли
странный запах штольни вызывал у меня галлюцинации. Потом я не спросил Гейрина,
видел ли он эти рисунки.
Может, забыл спросить, а может, не решился.
Внезапно Гейрин остановился, наклонился и что-то подобрал.
Маленький черный ковбойский сапожок, застрявший меж двух
камней. Малыш, похоже, просто выдернул ногу из сапога и побежал дальше. Издали
все доносилось пение, поэтому мы знали, что мальчик впереди.
Впрочем, голос вроде бы стал громче, но я не тешил себя
надеждами: под землей звук распространяется по особым законам.
Мы шли и шли, уж не знаю сколько, наклон штольни становился
круче, воздух — горячее. Костей заметно поубавилось, зато прибавилось кусков
породы, отвалившихся от потолка и вывалившихся из стен. Я мог бы поднять луч
фонаря и посмотреть на состояние потолка, но побоялся это сделать. Мне не
хотелось даже думать о том, как глубоко мы забрались.
Скорее всего прошли не меньше четверти мили.
Может, и больше. Я уже начал думать, что назад нам не
вернуться.
Потому что потолок того и гляди обрушится прямо на нас. К
счастью, смерть нас ждала быстрая, не то что у китайцев, которые задохнулись
или умерли от жажды в этой же штольне.
