— Ну ладно, я это устрою, Дженни.
— О Дэвид! — Дженни всхлипывала, и задыхалась, и прижималась к нему. — Ты лучший человек на свете.
IV
Через месяц, в начале июня, Дэвид однажды утром проводил Дженни на Центральный вокзал в Тайнкасле. Договориться с Грэйс Тисдэйль относительно приезда Дженни в Винраш оказалось очень легко — Грэйс пришла в восторг. Сумма, которую Дэвид мог платить еженедельно, была довольно мала, но из откровенного, бесхитростного письма Грэйс было видно, что и эта сумма будет принята с удовольствием.
Дженни была оживлена, предвкушение отдыха в деревне кружило ей голову, румянило щеки, придало блеск глазам. Она была полна горячей нежности и раскаяния. Она уже воображала, как кормит цыплят, гладит прелестных маленьких ягнят, а через три недели возвращается к Дэвиду чистой, облагороженной и красивее прежнего. О, как это замечательно!
Они стояли с Дэвидом у открытой двери купе, а на её месте в углу купе была приготовлена пачка газет и журнал. Она подумала, что очень мило было со стороны Дэвида купить ей журнал. Она не то, чтобы одобрила его выбор, но приличной даме подобает иметь с собой в дороге какой-нибудь журнал. А для Дженни самой большой радостью было делать то, что «подобает». Она болтала, обращаясь к Дэвиду, бросая на него время от времени трогательно-нежные взгляды, выражая ими своё раскаяние и искреннее желание исправиться. Дэвид же упорно молчал. Дженни часто задавала себе вопрос, что он думает о том… ну, о том, о чём она так глупо проговорилась. Иногда ей смутно казалось, что он все забыл или не поверил ей, потому что он ни разу не упоминал об этом. Во всяком случае она была убеждена, что он её простил и это льстило её тщеславию! Она не понимала, каким страшным ударом было для Дэвида это открытие. Он думал, что она всегда была ему верна. Он с глубокой нежностью берег воспоминание о маленьком Роберте. И одной пьяной фразой Дженни все это разрушила. Дэвид страдал ужасно, но так как он не обвинял её, не допрашивал, не выпытывал от неё каждую грязную подробность и не колотил её потом до смерти, то Дженни полагала, что он не страдает. Она, в сущности, не знала Дэвида. Она была неспособна оценить силу и благородство характера, которые заставляли его молчать. И в глубине души она недоумевала, была довольна и, пожалуй, немного презирала Дэвида.
Она посмотрела на большие часы в конце платформы.
— Ну, сейчас отойдёт!
Она вошла в купе, Дэвид захлопнул дверь. Раздался свисток. На прощанье она крепко обняла Дэвида. Её последние слова были:
— Ты будешь скучать по мне, — правда, Дэвид?
Затем со вздохом удовлетворения она принялась устраиваться в купе. Путешествие было длительное. Но Дженни коротала время за журналом и сэндвичами и с интересом рассматривала пассажиров. Дженни чрезвычайно гордилась своим умением «разбираться в людях». Одним зорким взглядом она определяла, как они одеты, сколько стоит шляпка, настоящие или поддельные брильянты на какой-нибудь даме, принадлежит ли она к «настоящему обществу».
В два часа Дженни пересела в другой поезд, в три она прошлась по коридору и выпила чашку чаю за изысканной беседой с симпатичным молодым человеком, сидевшим за тем же столиком. То есть, собственно говоря, он сидел за соседним, но пересел к ней. Странно, он оказался коммивояжёром!
Посмеиваясь про себя, она вспомнила о том лысом коммивояжёре, которого выдумала для успокоения Дэвида в их медовый месяц. Милый Дэвид! Она держалась, право, очень холодно с симпатичным молодым человеком, проявила только вежливый интерес, когда он объявил, что занимается распространением хирургических принадлежностей. О, она держала себя в высшей степени достойно и на прощанье пожала ему руку как настоящая леди.
В половине пятого она приехала на узловую станцию Барнхэм, и здесь её встретил Дэн. Дэн выглядел таким большим, здоровым и счастливым. На нём была старая солдатская рубашка, расстёгнутая у ворота, гамаши и короткие кожаные штаны. Дэн приехал в маленьком легковом форде и, подхватив саквояж Дженни как пёрышко, повёз её на ферму в Винраш.
Ферма очень понравилась Дженни, а приём Грэйс — ещё больше. Грэйс приготовила великолепный ужин, состоявший из только что снесённых яиц, и пирога, и множества маленьких, круглых, преаппетитных на вид пирожных, о которых Грэйс сказала, что это суссекские пряники. Они уселись все вместе, Дженни, Грэйс, Дэн, маленькая Кэролайн-Энн и Томас, новый малыш, который отзывался на кличку «Дикери-Док» и восседал на высоком стульчике справа от Грэйс. Так они сидели все в просторной кухне с каменным полом, и Дженни восторгалась и пирожными, и свежими яйцами, и Дикери-Доком. Дженни восторгалась всем решительно. «Все здесь так мило», — говорила она.
После чая Грэйс повела Дженни осматривать ферму, объясняя ей, что у них очень небольшой участок — только сорок акров, который они арендуют у старого мистера Пэрселла… Грэйс не делала тайны из того, о чём проницательная Дженни уже и сама догадалась. Грэйс с удивительной простотой признавалась, что им с Дэном приходится очень туго. Птицеводство, ради которого Дэн главным образом и арендовал ферму, было делом трудным, малодоходным. Но летом они возьмут постояльцев, а постояльцы, — улыбнулась Грэйс, — платят. Улыбалась Грэйс часто: она была безмерно счастлива с Дэном, Кэролайн-Энн и Дикери-Доком. Ей приходилось работать не покладая рук, но она чувствовала себя счастливой. Она увезла Дэна с рудника, далеко-далеко от проклятой шахты, а это — главное.
— А деньги, — сказала в заключение Грэйс, — деньги — чепуха!
Тронутая откровенностью Грэйс, Дженни горячо её поддержала.
— Да, — усмехнулась она с лёгкой гордостью, что может поддержать Грэйс соответствующим аргументом, — да, именно так всегда говорит о деньгах мой Дэвид.
Утомлённая поездкой, Дженни в этот вечер рано легла спать. Она хорошо выспалась, а когда проснулась, уже ярко сияло солнце, и зелёные деревья качались под лёгким ветром, и мычала где-то корова. «О, как чудно», — подумала Дженни, нежась в постели. В дверь постучали.
— Войдите, — пропела Дженни в превосходном настроении.
Вошла аппетитная толстуха, единственная служанка Грэйс, приходившая из деревни на подённую работу, и принесла Дженни завтрак. Девушку звали Пэг. Щеки у неё были красные как вишни, а короткие ноги массивностью напоминали ножки рояля. Дженни очень забавляли ноги Пэг, — умора, да и только!
Она маленькими глотками выпила чай, встала, накинула халат и зелёный шарф с красивой отделкой из перьев марабу, пушистый, как её халат, и «прелестный». Побежала в ванную. Дом был старый, из больших голых строганых досок, на стенах обоев не было, но Грэйс поработала над ними своей кистью. Яркая окраска стен красиво выделялась на фоне старого потемневшего дерева. Ванная тоже была уютная, очень простая, выкрашенная эмалевой краской. Дома Дженни никогда по утрам не принимала ванны, но когда гостишь в чужом доме, то отчего же нет… это естественно.
После завтрака Дженни одна побродила по ферме, на каждом шагу открывая новые прелести. Смышлёные крохотные цыплята, приятный запах гумна, садик милой Грэйс, где росли красивые камнеломки, очаровательная компания поросят, которые убегали от неё, помахивая хвостиками и подпрыгивая, похожие на свору миниатюрных гончих. «О, как чудесно жить в деревне!» — вздыхала Дженни в романтическом экстазе.
