Когда Грэйс пришла звать Дженни к чаю и увидела, что та забрала свои вещи и ушла, она ужасно огорчилась. Бегом помчалась на кухню.
— Дэн! — сказала она. — Дженни уехала. Что мы ей сделали?
Дэн перестал намазывать свежее вишнёвое варенье на большой ломоть хлеба.
— Уехала, вот как?
— Да, Дэн! Разве мы её чем-нибудь обидели? Это так неприятно!
Дэн снова занялся хлебом с вареньем. Откусил огромный кусок. Потом, медленно прожёвывая его, сказал:
— Я бы на твоём месте не расстраивался, дорогая. Я не нахожу в ней ничего хорошего, в этой… — Очевидно, Дэн не был такой «дубиной», как думала Дженни.
Вечером Дэн гнул спину над письмом к Дэвиду. Он выразил сожаление, что Дженни пожелала сократить своё пребывание в Винраше, и надежду, что она благополучно доехала домой.
Дэвид получил это письмо на следующий день к вечеру, и оно его сильно обеспокоило. Дженни не приехала. Он посмотрел на мать, которая на это время переселилась к нему, чтобы вести хозяйство. Но ничего ей не сказал. Он решил, что Дженни приедет на следующий день. Несмотря ни на что, он всё ещё любил Дженни. Ну, разумеется, она приедет! Но Дженни не приехала.
V
Осторожно и бережно тётушка Кэрри отвезла Ричарда в кресле на колёсах прямо к ракитовому дереву на лужайке. День был тёплый и солнечный, и золотистые цветы сплошной массой качались на дереве, превращая его как бы в один большой золотой цветок, бросавший приятную тень на подстриженный газон. В этом тенистом месте тётя Кэрри стала хлопотливо устраивать Ричарда. Во-первых, надо было приладить дощечку для ног, которую она заставила Бартлея специально выпилить, и грелку с горячей водой (из алюминия, так как алюминий дольше всего сохраняет тепло), затем надо было хорошенько подоткнуть со всех сторон тёплое одеяло. Тётя Кэрри прекрасно умела делать все так, как удобно Ричарду, и для неё было радостью исполнять каждый его каприз, в особенности с тех пор, как она замечала, что он поправляется.
Тётя Кэрри никогда не могла забыть того дня, когда она впервые обнаружила, что Ричард поправляется, того дня, ровно три месяца и неделю тому назад, когда он заговорил с ней. Лёжа в постели как колода, тяжёлая и немая, ворочая глазом, чтобы следить за её движениями по комнате, тусклым, но живым глазом василиска, он пробормотал:
— Это вы… Кэролайн.
От невыразимой радости она чуть не лишилась чувств, как мать при первом лепете её первенца.
— Да, Ричард, — она прижала руки к груди, — это я, Кэролайн… Кэролайн…
Он пробормотал:
— Что я сказал?
Потом снова утратил интерес ко всему. Но теперь это уже не имело значения: ведь он заговорил.
Воодушевлённая этим благоприятным признаком, тётушка Кэрри удвоила свою заботливость, старательно обмывала его два раза в день и каждый вечер растирала ему спину метиловым спиртом, а потом присыпала тальком. Трудно было предотвращать пролежни, для этого приходилось менять мокрые простыни иногда четыре раза в день, но она это делала. Она выхаживала Ричарда. К нему медленно возвращалась способность двигаться, двигать парализованной половиной тела, и тётушка Кэрри по целому часу, стоя, тёрла его правую руку, так же, как она когда-то подолгу расчёсывала щёткой волосы Гарриэт. Пока она это делала, он водил тусклым взглядом по всей её фигуре, не без некоторой хитрости, нечасто бормотал:
— Вы славная женщина, Кэролайн… Но они действуют на меня… электричеством…
Одна из его фантазий заключалась в том, что сквозь его тело пропускают электрический ток. По ночам он теперь всегда просил Кэролайн отодвигать его кровать от стены для того, чтобы из соседней комнаты нельзя было пропускать ток. Он говорил невнятно, путал слоги, путал согласные, иногда же и совсем пропускал целые слова.
Крылось ли что-нибудь за этими подозрениями насчёт электричества, или нет, — но тётя Кэрри не выдавала себя. Она не смела сомневаться в здравом рассудке Ричарда. Её цель заключалась в том, чтобы заинтересовать его, отвлечь его от себя самого, — и потому она подумала о миссис Гемфри Уорд, её любимой писательнице, которая в часы душевного угнетения была для неё настоящей исцелительницей. Итак, она стала каждое утро и каждый вечер читать Ричарду вслух, начав с романа «Дочь леди Розы», — быть может, отчасти из эгоистических побуждений, так как это был её любимый роман, — и когда она дошла до великого момента самоотречения, слёзы потекли по щекам тёти Кэрри. Ричард смотрел в потолок, или теребил свою простыню, или засовывал палец в рот и в конце главы заявлял:
— Они на меня действуют… — затем, понижая голос: — электричеством!
Когда наступила хорошая погода, тётушка начала вывозить Ричарда в кресле на свежий воздух. Потом пошла ещё дальше: усадив его на лужайке, вкладывала ему в левую руку открытую книгу и предоставляла самому наслаждаться чтением миссис Уорд. По-видимому, ему это очень нравилось. Начал он с того, что положил «Дочь леди Розы» на колени, вынул часы, посмотрел на них и спрятал их снова в карман. В следующий раз он взял карандаш и неуклюже, с большими усилиями написал левой рукой на полях книги «Начато в 11.15». Затем перелистал четыре страницы и написал в конце четвёртой: «12.15Х4 — конец смены». И, проделав всё это, с детским торжеством посмотрел на дрожащие, почти неразборчивые буквы.
Но в это ясное майское утро тётя Кэрри, усадив его, присела на скамеечку подле его кресла и, раньше чем он успел попросить книгу, сказала:
— Ричард, сегодня утром я получила письмо от Хильды. Она выдержала ещё один экзамен. Не хотите ли послушать, что она пишет?
Он безучастно смотрел на большие жёлтые цветы ракитника.
— Хильда интересная женщина… Сами вы тоже интересная женщина, Кэролайн. — Потом прибавил: — И Гарриэт была интересная женщина.
Тётушка Кэрри, привыкнув не обращать внимания на такого рода небольшие странности, ласково продолжала:
— Хильда несомненно делает блестящие успехи, Ричард. Она пишет, что её работа даёт ей огромную радость. Вот послушайте, Ричард.
Она прочла вслух письмо Хильды, писанное из Чельси, и помеченное 14 мая 1920 года. Читала медленно и внятно, кротко стараясь заинтересовать Ричарда и осведомить его обо всём. Но как только она кончила, он захныкал:
— Почему я не получаю писем?.. Никогда ни одного письма. Где Артур? Он больше всех меня обижает… Что он делает в «Нептуне»? Где моя книжка? Я хочу мою книжку!
— Да, да, Ричард, — поспешно успокоила она его и подала ему записную книжку. — Вот она.
Положив книжку на колени, он хитро следил за тётушкой Кэрри, пока она не достала своё рукоделие и не занялась им. Тогда он заслонил скрюченной, парализованной рукой свою книжку от любопытных глаз и левой рукой написал:
«Для охраны „Нептуна“. Новые дополнения к прежним записям. Меморандум». (Он украдкой вытащил часы и взглянул на них.) «12.22Х3,14 и, согласно этому…»
