— Присядьте, Артур, мой дружок, — сказал он, слегка помахивая сигарой.
Но Артур был слишком взволнован, чтобы сидеть.
— Что это все означает, хотел бы я знать? — воскликнул он. — Я совершенно потерял голову.
— Боюсь, что это означает неприятности, — отвечал Проберт, вытянув ноги на ковёр и рассеянно глядя в потолок.
— Но почему это делается?
— Видите ли, Артур, — пробормотал Проберт, — правительство берет большую долю наших прибылей, но не желает делить с нами убытков. Попросту говоря, они хотят от нас отмежеваться, пока положение не ухудшилось. Но, если пошло на откровенность, я об этом нисколько не жалею. Скажу вам, строго между нами: я имею частные сведения из Вестминстера. Пора нам навести у себя порядок! С самого начала войны между нами и рабочими назревала буря. Мы должны окопаться, держаться все как один и начать борьбу.
— Борьбу?
Проберт утвердительно закивал головой сквозь ароматные волны табачного дыма. У него был такой благородный вид: он походил на Серебряного Короля и вместе на доктора Бернардо, но был симпатичнее их обоих.
Он мягко пояснил:
— Я предложу вам снизить заработную плату на сорок процентов.
— Сорок процентов! — ахнул Артур. — Да ведь это ниже довоенных ставок. Рабочие ни за что не согласятся. Ни за что на свете! Они будут бастовать.
— А мы не дадим им возможности бастовать.
В словах Проберта никакой враждебности, всё то же кроткое равнодушие.
— Если они сразу не образумятся, мы устроим локаут.
— Локаут! — повторил, как эхо, Артур. — Но это — разорение.
Проберт, спокойно улыбаясь, отвёл глаза от потолка и несколько покровительственно посмотрел на Артура.
— Я полагаю, что у большинства из нас отложен кое-какой запасец на чёрный день. Вот мы и продержимся, пока рабочие не одумаются. Да, да, придётся поклевать свой запасец.
— «Запасец»!
Артур подумал о капитале, затраченном на оборудование и улучшения в «Нептуне», о договоре, который требовал круглосуточной работы. И вдруг почувствовал прилив бурного гнева.
— Я не рассчитаю своих рабочих, — сказал он. — Нет, этого я не сделаю! Мы работаем на «Нептуне» в две смены круглые сутки. Снижать плату на сорок процентов — это безумие. Я в состоянии оплачивать труд прилично. Я не собираюсь останавливать работу в шахте. Я не стану ради кого-то там перерезать себе глотку.
Проберт ещё покровительственнее похлопал Артура по спине. Он помнил его скандальное поведение во время войны, презирал его как неуравновешенного и трусливого молокососа, но скрывал все это под миной пастырского благоволения.
— Ну, ну, мой друг, — сказал он успокоительно. — Не раздувайте событий! Я знаю, что вы от природы немного горячи. Но вы возьмёте себя в руки. Через неделю состоится собрание всего нашего Объединения. К тому времени вы станете благоразумнее и примкнёте к остальным. Другого выхода у вас нет.
Артур уставился на Проберта напряжённым взглядом. На щеке у него дёргался мускул. Другого выхода у него нет! Это верно, совершенно верно! Сотни различных уз связывают его с этим Объединением, связывают по рукам и по ногам.
Он застонал.
— Это для меня тяжёлое испытание.
Проберт ещё нежнее погладил его по плечу.
— Рабочим надо указать их место, Артур, — сказал он. — Вы завтракали? Не позвонить ли, чтобы вам принесли кофе?
— Нет, благодарю, — пробормотал Артур, поникнув головой. — Мне надо ехать домой.
— Как здоровье вашего дорогого отца? — ласково осведомился Проберт. — Вам должно быть очень трудно управляться без него на руднике. Ну, ещё бы! Но, говорят, он поправляется с удивительной быстротой? Он мой самый старый товарищ в Объединении. Надеюсь, мы скоро увидим его там. Передайте ему от меня горячий привет!
— Благодарю. — С отрывистым кивком Артур двинулся к дверям.
— Так вы решительно не хотите кофе?
— Нет.
Артура жалила мысль, что старый лицемер смеётся над ним. Кое-как выбрался он из дома Проберта и вскочил в автомобиль. Медленно, медленно доехал до «Нептуна», вошёл к себе в кабинет и сел к столу. Опустив голову на руки, он со всех сторон обдумывал создавшееся положение. У него рудник на полном ходу, замечательно оборудованный и работающий с полной нагрузкой, благодаря выгодному контракту. Он готов платить своим рабочим так, как следует. Предложение Проберта насчёт заработной платы — просто издевательство. С замирающим сердцем Артур схватил карандаш и стал подсчитывать. Да. Если перевести это на прожиточный минимум, то выйдет, что Проберт снова установит довоенную заработную плату: меньше одного фунта в неделю. Тогда, например, рабочий у насоса будет получать шестнадцать шиллингов и девять пенсов в неделю, проработав пять смен. Шестнадцать шиллингов и девять пенсов — и на это кормить, семью, одеваться, платить за квартиру! Да нет, было бы безумием рассчитывать, что рабочие пойдут на это. Это не предложение, а просто вызов на дальнейшую борьбу. А он, Артур, прикован к Объединению шахтовладельцев. Порвать с ними и думать нечего, это означает финансовое самоубийство. Пришлось бы закрыть рудник, лишить людей работы, пожертвовать контрактом… Скрытая в этом мрачная ирония вызвала у него желание засмеяться.
В эту минуту в кабинет вошёл Армстронг. Артур с нервной стремительностью обратился к нему:
— Армстронг, я хочу, чтобы вы тотчас же поставили людей сверхурочно на выемку коксующегося угля. Выбирайте возможно больше и вывозите наверх, на площадку. Понимаете? Сколько можно! Примите все меры, пошлите туда всех людей.
— Слушаю, мистер Баррас, — отвечал Армстронг тоном крайнего изумления.
У Артура не хватало духу объяснить Армстронгу, в чём дело. Он сделал ещё несколько вычислений у себя в блокноте, потом швырнул на стол карандаш и уставился куда-то в пространство.
Было это 16 февраля.
А на следующий день состоялось собрание Объединения. После него всем окружным шахтовладельцам был разослан секретный циркуляр, осторожно предупреждавший о предстоящем локауте и требовавший, чтобы делались запасы угля. Получив этот конфиденциальный документ, Артур горько усмехнулся. Возможно ли за какие-нибудь шесть недель выполнить четырёхмесячную норму добычи!
24 марта вошёл в силу закон о прекращении государственного регулирования угольной промышленности. Артур предупредил своих рабочих о расторжении трудовых договоров с ними. И 31 марта, когда его обязательства перед фирмой «Моусон и Гоулен» были выполнены ещё только наполовину, работа на руднике прекратилась.
День был дождливый. После полудня, когда Артур стоял в конторе, уныло наблюдая, как последние вагонетки выходили из шахты под проливным дождём, дверь отворилась, и совершенно неожиданно вошёл Том Геддон. В этом безмолвном появлении Геддона было что-то почти зловещее.
