Крабы были замечательно вкусны. Так вкусны, что они вряд ли могли причинить Сэмми какой-нибудь вред.
На обратном пути Сэмми повисал на руке Дэвида, и так они шли домой вдоль бульвара. Тут наступало время вопросов. Сэмми разрешалось спрашивать о чём угодно, и он, подпрыгивая рядом с Дэвидом, попросту бомбардировал того вопросами. Дэвид то, что знал, объяснял правильно, а, если не знал чего-нибудь, то фантазировал. Но Сэмми всегда угадывал, где начинаются «выдумки». Он поглядывал снизу вверх на Дэвида искрящимися щёлочками глаз и заливался смехом.
— Э, дядя Дэвид, ты уже начинаешь выдумывать? — Но эти выдумки нравились Сэмми даже больше, чем правдивые ответы.
Они предпринимали вдвоём много таких чудесных экскурсий. Энни, словно понимая, что им нравится быть вдвоём, держалась больше в сторонке. Она всю жизнь привыкла стушёвываться, и когда Дэвид и Сэмми звали её гулять, у неё всегда оказывалось какое-нибудь дело: то надо идти за покупками, то что-нибудь починить, то она приглашена на чашку чаю к миссис Лесли. Энни при участии миссис Лесли постоянно изобретала новые варианты меню и старалась угадать, что любит Дэвид. Благодарность Энни не знала границ, но ещё безграничнее была её боязнь показаться Дэвиду навязчивой, и в конце концов между ними дело дошло до объяснения.
В четверг после полудня Дэвид пришёл с пляжа и на лестнице встретил Энни, которая шла наверх: на плече у неё висели его сложенные серые фланелевые брюки, — она только что гладила их на кухне, попросив утюг у миссис Лесли. Дэвид, увидев это, вдруг рассвирепел.
— О боже мой, Энни, и чего ради вам вздумалось их гладить! Торчать дома в такую чудную погоду! Почему вы не пошли на берег с Сэмми и со мной?
Энни потупила глаза. Она злилась на себя за то, что дала поймать себя с поличным. Она сказала, словно извиняясь:
— Я приду попозже, Дэвид.
— Попозже! — кипятился он. — Вечно от вас только и слышишь: «попозже», или «через минутку», или «вот, когда я поговорю с миссис Лесли»! Что же, вы так и не хотите хоть сколько-нибудь использовать свой отдых? А как вы полагаете, для чего я привёз вас сюда?
— Я думала, для того, чтобы заботиться о вас и Сэмми.
— Какая ерунда! Я хочу, чтобы вы хорошо отдохнули, гуляли и веселились, чтобы вы бывали всегда с нами, Энни.
— Ну, хорошо, — сказала она с лёгкой улыбкой, — если я вам не наскучу… А я думала, что вы не хотите, чтобы я вам мешала.
Она надела шляпу и пошла с Дэвидом на пляж, и они сидели втроём на мягком песке и были счастливы. Время от времени Дэвид поглядывал на Энни, которая сидела с откинутой назад головой и закрытыми глазами, подставляя лицо яркому солнцу. Энни была для него загадкой. Славная она, всегда была славная девушка: тихая, скромная, честная и мужественная. В Энни не заметно женского кокетства. А между тем у неё красивая статная фигура, красивые руки и ноги, красивая, тугая грудь, прекрасный изгиб шеи. Её спокойное лицо, в эту минуту обращённое к солнцу, по-настоящему красиво — серьёзной, немного меланхолической красотой. Да, несмотря на то, что она совершенно не обращает внимания на свою наружность, она обладает почти классической красотой, которой гордилась бы любая женщина на её месте. А между тем Энни совсем не тщеславна, вот что странно, — она упрямо независима, но нет в ней ни суетности, ни самомнения. У неё так мало самомнения, что она боится ему «наскучить», боится помешать. Дэвида удивляло, что Энни так благоговеет перед ним, никогда он этого за ней не замечал раньше. А теперь, уже хотя бы по все возраставшей почтительности к нему миссис Лесли (явное влияние Энни!), он чувствовал, что Энни почти боится его. И, лёжа подле неё на песке, в то время как Сэмми возился со своим ведёрком у воды, он вдруг приподнялся на локте и сказал:
— Что такое за последнее время встало между нами, Энни? Ведь мы когда-то были наилучшими друзьями.
Все ещё жмуря глаза от солнца, она отвечала:
— У меня нет на свете лучшего друга, чем вы, Дэвид.
Он хмуро посмотрел на неё, пропуская сквозь пальцы золотистый песок:
— Хотел бы я знать, что у вас на уме, Энни. Хотел бы трясти вас до тех пор, пока не вытрясу из вас правду. А то вы превратились в какую-то Монну-Лизу. Ей-богу, я, кажется, готов отколотить вас.
— На вашем месте я бы не стала рисковать, — сказала она, улыбаясь своей тихой улыбкой, — я довольно сильная.
— Послушайте, — сказал Дэвид после минутного молчания. — Я знаю, что с вами делать! — Он с комическим гневом смотрел на закрытые глаза Энни. — Сегодня вечером, когда вы уложите Сэмми, я свезу вас в «Луна-парк». Я вас заставлю проделать все сумасшедшие головокружительные и жуткие аттракционы, какие только там имеются. Я вас втисну в самую гущу кек-уока, покатаю на электрическом моторе и американских горах. И когда вы будете вертеться в воздухе со скоростью восьмидесяти миль в час, я хорошенько погляжу на вас и увижу, жива ли ещё в вас прежняя Энни.
— Я бы хотела покататься на американских горах, — заметила она все с той же весёлой, обескураживающей невозмутимостью. — Но это стоит дорого, да?
Дэвид упал на песок и захохотал.
— Энни, Энни, вы неподражаемы! Мы покатаемся на американских горах, хотя бы это стоило миллион и грозило нам верной смертью!
И они отправились. Ничего не подозревавший Сэмми был ублаготворён мятными конфетами и уложен раньше обычного, а Дэвид с Энни пошли в «Луна-парк» в Тайнмаус. Ветер улёгся, и наступил тихий, ласковый вечер. Дэвиду почему-то неожиданно ярко вспомнились вечера, которые они с Дженни проводили в Каллеркотсе в их медовый месяц. И когда он и Энни проходили мимо Каллеркотса, ему захотелось поговорить о Дженни. Он сказал:
— Вы знаете, что я когда-то приезжал сюда с Дженни?
— Да, как же, знаю, — ответила Энни, невольно бросив на него странный взгляд.
— Теперь это кажется таким далёким…
— А между тем прошло не так много времени.
Они помолчали. Потом Дэвид, погружённый в свои мысли, внезапно охваченный нежностью к Дженни, заговорил снова:
— Знаете, Энни, я очень скучаю по Дженни. Иногда мне её ужасно недостаёт. Я всё ещё не перестал надеяться, что она вернётся ко мне.
Опять наступило молчание, и длилось оно долго, потом Энни отозвалась:
— Я тоже надеюсь на это, Дэвид. Я всегда знала, что вы к ней крепко привязаны.
Остальной путь они прошли молча, и когда пришли в «Луна-парк», то почти казалось, что вечер будет неудачен, так как Энни была не только молчалива, но неизвестно почему казалась подавленной. Но Дэвид твёрдо решил расшевелить её и вывести из этой беспричинной меланхолии. Стряхнув с себя своё собственное скверное настроение, он попросту из кожи лез: водил Энни повсюду, начал с залы кривых зеркал, а отсюда перешёл к чёртову колесу. Когда они сорвались вниз, оба на одну циновку, Энни улыбнулась дрожащей улыбкой.
— Вот, это уж лучше! — сказал одобрительно Дэвид и потащил её к американским горам.
