Опуская это письмо, он сам себе улыбнулся странной невеселой улыбкой. Фрэнсис написал сердечное, искреннее, письмо, но он боялся реакции настоятеля и ноги его дрожали.
В полдень 19-го сентября (экономка вернулась накануне) приехал отец Кезер. Укрепив свое здоровье солеными источниками, он был полон энергии. Ему просто не терпелось, как он сам сказал, взять все в свои руки.
Шумный, загоревший, волосатый, отец Кезер заполнил церковный дом своим присутствием. Он громко поздоровался с мисс Кэфферти, заявил, что он голоден и стал просматривать свою корреспонденцию. Затем, потирая руки, уселся за стол в ожидании ленча. На его тарелке лежал конверт. Отец Кезер вскрыл его и вынул отпечатанную карточку.
— Что это такое?
Фрэнсис облизал вдруг пересохшие губы и, набравшись мужества, сказал:
— По-видимому, это приглашение на открытие нового клуба. Я тоже получил такое.
— Новый клуб?! А нам-то какое до него дело!?
Он вытянул руку с приглашением и в бешенстве посмотрел на карточку:
— Что это за клуб?
— Очень хороший новый клуб. Можете посмотреть на него, его видно из окна. Это дар сэра Джорджа Реншо, — ответил Фрэнсис, внутренне он трепетал от страха.
— Сэр Джордж… — ошеломленный Кезер умолк на полуслове и, громко топая, подошел к окну. Он долго смотрел на внушительные размеры нового здания, затем вернулся к столу и медленно принялся за еду. Аппетит у него пропал, трудно было поверить, что это ест человек, которому только что вылечили печень.
Маленькие хмурые глаза отца Кезера с удивлением и горечью смотрели на Фрэнсиса. Его молчание было подобно заряду, готовому вот-вот разразиться взрывом.
Наконец, Фрэнсис заговорил:
— Вы должны решать, отец. Вы запретили танцы и всякие развлечения. С другой стороны, если наши прихожане будут чуждаться клуба, подвергнут его остракизму, не будут участвовать в танцах, сэр Джордж будет чувствовать себя смертельно оскорбленным, — Фрэнсис не поднимал глаз от тарелки. — Он приедет сюда в четверг, чтобы присутствовать на открытии.
Больше отец Кезер не мог проглотить ни куска. Можно было подумать, что на тарелке перед ним лежит не толстый сочный бифштекс, а кусок кухонного полотенца. Он резко встал и с внезапной неистовой яростью скомкал карточку в волосатом кулаке.
— Мы не пойдем на это чёртово открытие! Не пойдем! Слышите? Я сказал раз и навсегда!
И вне себя от бешенства отец Кезер вышел из комнаты.
В четверг вечером свежевыбритый, в чистом белье и парадной сутане настоятель важно шествовал на открытие клуба. Фрэнсис шел сзади.
Новый зал был залит теплым светом и заполнен до отказа возбужденными рабочими и их семьями. На сцене расселись представители местной знати: Дональд Кайл с женой, доктор, учитель и два священника других вероисповеданий. Когда Фрэнсис и отец Кезер заняли свои места, раздались продолжительные аплодисменты, а потом несколько свистков и громкий смех. Отец Кезер злобно стиснул челюсти.
Звук подъехавшего автомобиля заставил всех замереть во взволнованном ожидании, и минутой позже, приветствуемый бурной овацией, сэр Джордж показался на сцене. Это был человек лет шестидесяти, среднего роста, с блестящей лысой головой, вокруг которой венцом пушились седые волосы. Усы у него тоже были серебристые, а щеки румяные — он отличался удивительной бело- розовой свежестью, присущей некоторым блондинам в преклонном возрасте. Казалось невероятным, что человек, столь скромный в одежде и манерах, обладает такой громадной властью. Благожелательно прослушав всю церемонию и приветственную речь мистера Кайла, он и сам сказал несколько слов и любезно закончил:
— Справедливость требует отметить, что отец Фрэнсис Чисхолм, со свойственной ему проницательностью и широтой взглядов, первый подал весьма ценную мысль о создании этого клуба.
Аплодисменты были оглушительны. Фрэнсис вспыхнул и умоляющими глазами с раскаянием посмотрел на своего начальника. Отец Кезер машинально поднял руки и сделал два хлопка, улыбаясь улыбкой мученика.
Позднее, когда экспромтом начались танцы, он стоял, наблюдая за сэром Джорджем, кружившим по залу с юной Нэнси Кайл.
Затем отец Кезер словно исчез, растворился в ночи. Вслед ему неслись звуки скрипок.
Когда поздно ночью Фрэнсис вернулся домой, он нашел настоятеля сидящим в темной гостиной с безвольно сложенными на коленях руками. Отец Кезер казался странно инертным, вся его воинственность исчезла. За последние десять лет он выжил большее число своих викариев, чем было жен у Генриха VIII. Теперь он сам впервые потерпел поражение от своего помощника. Отец Кезер равнодушно сказал:
— Я вынужден жаловаться на вас епископу.
У Фрэнсиса сердце перевернулось в груди, но он не дрогнул. Что бы ни случилось с ним, власть отца Кезера пошатнулась. Старший священник хмуро продолжал:
— Может быть, вам на пользу пойдет перемена. Епископ сам решит это. Отцу Фитцджеральду нужен в Ньюкасл второй помощник. Там ведь и ваш друг Мили, не правда ли?
Фрэнсис молчал. Ему не хотелось покидать этот начавший слегка оживать приход. Но даже если его принудят к этому, все равно тем, кто сменит его здесь, будет легче. Клуб будет существовать, и это только начало, а там придут и другие перемены. Он не испытывал никакого личного торжества, только спокойную, почти зримую надежду. Фрэнсис тихо сказал:
— Мне очень жаль, если я расстроил вас, отец. Поверьте, я только старался помочь… нашим бездельникам…
Глаза двух священников встретились. Отец Кезер первый опустил свои.
2
Как-то в пятницу, в конце Великого поста, в столовой церковного дома прихода святого Доминика Фрэнсис и отец Слукас уже сидели за скудной трапезой, состоявшей из вареной трески и гренок без масла, поданных на серебре и прекрасном голубом вустерширском фарфоре, когда отец Мили вернулся с вызова к больному. По тому, как он старался казаться спокойным, как равнодушно ел, Фрэнсис сразу понял, что Ансельм что-то скрывает.
Декан Фитцджеральд во время поста обедал отдельно, у себя наверху, и три младших священника были одни, но отец Мили, жевавший обед с отсутствующим видом, молчал до конца трапезы. Только, когда литовец смахнул крошки с бороды, встал, поклонился и вышел, он несколько оживился и протяжно вздохнул.
— Фрэнсис! Я хочу, чтобы ты пошел сегодня днем со мной. Ты не занят?
— Нет, я свободен до четырех часов.
— Тогда ты должен пойти со мной. Я хочу, чтобы ты, как мой друг, как мой товарищ по работе был первым… — он замолчал, не желая больше сказать ничего, что могло приподнять покров с его тайны.
Вот уже два года как Фрэнсис был вторым викарием в церкви святого Доминика, где Джеральд Фитцджеральд, ныне декан Фитцджеральд, был настоятелем. Ансельм Мили был старшим помощником, а Слукас, священник-литовец терпелся, как неизбежная обуза, ввиду наводнявших Тайнкасл польских эмигрантов.
