Комиссар неверяще вгляделся в листик и заглох. Потом посмотрел еще раз – ничего не изменилось. Дальше читать текст как бы от лица бабы он явно не хотел, а сориентироваться на ходу и исправить своими словами им же написанное не смог. Впал в ступор, пламенный зажигатель сердец. Доклад был скомкан. Потом он своему начальству жаловался – мол идеологическая диверсия против него произошла. Диверсанта искали долго, но так и не нашли. Геращенко точно догадывался, чьих рук это дело, но догадки не есть доказательства. Я тогда получил втык от Колычева и опять за нарушение формы одежды. Он когда мной недоволен, всегда к форме цепляется. После этого прошло уже много времени и комиссар перестал на меня коситься. А когда я ему подарил набор немецких цветных карандашей, вообще оттаял. Но опасаться не перестал. Сейчас же, млея от чувства собственной значимости, подробно рассказывал мне события почти двухмесячной давности. Оказывается, возле атолла Мидуэй произошла-таки битва титанов. Но америкосы ее с треском проиграли, и теперь японцы гоняли их, как хотели, по всему океану. Хм… а я все пропустил. Все-таки надо не только слухи, но и официальные сводки слушать. И что же это получается? Неужели усатый вождь налево сработал? Я-то ему информацию про коды выдал, не особенно задумываясь о ее дальнейшем использовании. А оно видишь как повернулось… Да уж, теперь янки надолго завязнут в морских и островных сражениях. Толку от их второго фронта, во всяком случае в мое время, все равно было немного, но при теперешних раскладах очень интересно может сложиться послевоенная ситуация в мире. Очнулся от своих мыслей, когда Геращенко рассказывал уже о настроении рабочего класса в Италии. Вот, блин, говорун! Пришлось вежливо заткнуть разошедшегося комиссара и, поблагодарив, распрощаться. Он, весь довольный собой, приглашал заходить почаще. Я пообещал, посоветовав заранее прятать пишущую машинку. Главный полковой партиец через силу хохотнул и, погрозив пальцем, пошел к заждавшимся его бойцам.
А пополнения все прибывали и прибывали. Хорошо вооруженные и более или менее обученные. Были и обстрелянные и не нюхавшие пороху. Были и откровенные уголовники, которые решили сменить спокойствие лагерей на вольную, но крайне беспокойную жизнь на передовой. Большинство из них, наверное, рассчитывало сразу смыться с фронта и дальше гулять, но особисты не дремали и после показательных расстрелов дезертиров, отловленных в дивизионных тылах, уркаганы угомонились. Но не все. Помню, в мое время, в фильмах, что по телику показывали, очень любили рассказывать о благородном жулье, с оружием в руках сражавшемся за Родину. М‑да… Действительно сражались, те, кто не дезертировал, те, кто избежал трибунала, и те, кто просто выжил и понял, что обратной дороги нет. С фронта можно уйти только по инвалидности или вперед ногами. Гражданских судов здесь нет, и поэтому социально близких уголовников не будут сажать на 3–5 лет. Судит здесь военный трибунал, а у него разговор короткий– или к стенке, или в штрафные роты. Но это все дошло до блатных позже. А поначалу они вели себя крайне борзо. Это только в демократической литературе рассказывалось, что бедных урок из лагерей сразу в штрафбаты совали. В реальности большинство из них попадали в обычные линейные части. И начинали там резвиться. Как-то, возвращаясь уже под вечер от «тяжелых» снайперов, увидел на опушке леса, за кустами, кучкующихся красноармейцев. Человек пять. Решив посмотреть, что они там делают, бесшумно подошел и встал за дерево, прислушиваясь к разговору. А беседа была очень интересной. Бойцы, густо перемежая свою речь матом и феней, наезжали на лейтенанта. Летеха, небольшого роста крепыш, на вид лет двадцать, не больше, слушал маты и угрозы в свой адрес совершенно спокойно. От этого спокойствия бывшие уголовники заводились все больше и больше. И вот самый здоровый из них по кивку старшего, худого и какого-то словно выжатого мужика, решил ткнуть лейтенанта раскрытой пятерней в лицо. Но не тут-то было! Поймав руку, летеха врезал борзому бойцу по печени и ловко перекинул его через себя. Самбо видно занимался пацанчик. Остальные гурьбой навалились на командира, но тут уже я решил вмешаться. Выскользнув из-за дерева, без затей влепил двоим ближним ко мне по стриженым затылкам. Те кулями осели на землю. Лейтенант же к этому времени успел уронить своего. Блин! Вот что всегда раздражало в этой мразоте, так это то, что, почуяв силу, они так быстро переходили из состояния крутых яиц к состоянию немощной падали, что даже оторопь брала. Вот и теперь те двое, которых лейтенант не отправил в бессознательное состояние, увидев, что ситуация кардинально изменилась, начали громко скулить и причитать, не поднимаясь с земли и держась за «страшно» поврежденные места. Моя парочка лежала тихо-тихо и воплями слух не оскорбляла. А взводному видно еще опыта мордобойного не хватает… Пока летеха с удивлением разглядывал неизвестно откуда появившегося командира, я напустил на себя суровый вид и спросил:
– Лейтенант, что здесь происходит?
Быстро подобрав упавшую во время драки пилотку, тот надел ее и, встав по стойке смирно, доложил:
– Лейтенант Смирнов! Провожу беседу с бойцами!
– Ну и как успехи?
– Только начал товарищ капитан!
Однако… Молодец летеха, такого запугать – четверых уголовников мало будет. Достав папиросы, предложил закурить Смирнову.
– Спасибо, не курю товарищ капитан!
– Да расслабься ты, Смирнов. Чего на весь лес-то орать? Давно из училища?
– Месяц как выпустился.
– А с этими – что? – Я пихнул ногой снова запричитавшего бойца: – Из новеньких уголовников?
– Так точно, товарищ капитан.
Нет, с нормальными людьми казенно-уставным языком общаться не могу. Поэтому протянул руку и представился:
– Меня зовут Илья Лисов, а тебя?
– Владимир Смирнов, товарищ капитан.
– Вот что, Володя, давай без чинов и рассказывай, что тут произошло.
Произошло, то что я и предполагал. Уголовный сброд, которого оказалось довольно много во взводе Смирнова, сбился в банду и начал пытаться установить свои порядки. За пять дней, что они пробыли на передовой, успели запугать сержанта, начали угнетать остальных бойцов, а вот теперь пытались наехать на взводного, который хотел прекратить это безобразие мирным путем. После объявления внеочередного наряда самые наглые из них решили «поговорить» с оборзевшим по их понятиям лейтенантом.
– И много у тебя во взводе таких ухарей?
– Одиннадцать человек. Но воду мутят, как будто их все тридцать.
– Ротному почему не доложил?
Тут Смирнов неожиданно засмущался, а потом попытался объяснить, что командир взвода именно он, и какой же он взводный, если бойцов обуздать не сумеет. Хе! Нравится мне этот пацан все больше и больше. Единственно, опыта ему немного не хватает. С такими волками нельзя себя вести, как с обычными людьми. Сегодня он бы их, конечно, раскидал, но вот во время возможной завтрашней атаки поймал бы пулю в спину. Эта падаль унижения не прощает. Так и сказал летехе.
– А что же делать?
– Как что делать? – Я удивленно поднял брови. – За нас уже все уставом решено. Имело место нападение на командира. Причем с целью убийства.
