– Илья! – Я повернулся, а он, подойдя вплотную, продолжил: – До окончания этого дела мы скорее всего не увидимся, поэтому хочу сказать – не суй зря голову под пули. Ты, конечно, везунчик, но лишний раз – не надо. И помни, ты действительно очень много значишь для нас с Сергеем. И вовсе не как объект «Странник», а просто как Илья Лисов.
Гусев на этих словах утвердительно кивнул, а Колычев прижал меня к себе и, потом отстранившись и хлопнув по плечу, добавил:
– Все. Вот теперь точно – свободны!
Глава 10
– На «десять часов» наблюдаю движение.
Я перевел бинокль и увидел пацана лет двенадцати, который шел вдоль поляны, таща за собой на веревке козу. Коза была жирненькая, но явно недовольная жизнью. Она то спокойно топала следом за поводырем, то вдруг упиралась всеми четырьмя копытами в землю, жалобно мемекая, и тогда мальчишка резко дергал за веревку, заставляя ее семенить дальше. Сам пацан, в отличие от козы, вид имел ободранный и непрезентабельный. В большой, не по размеру кепке, каком-то кожушке, коричневых грязных штанах и, похоже, – босиком. Обративший на него мое внимание Гек через несколько секунд выдал заключение:
– Это малый с хутора Ломзицкого. Похоже, у него коза потерялась, вот он ее нашел и тащит обратно.
– Что еще скажешь?
Лешка пожал плечами:
– А что тут говорить? Детвора бегает по лесу безостановочно. И вовсе не факт, что они осуществляют наблюдение. Ты ведь мое мнение знаешь, чего спрашивать?
– Скучно, вот и спрашиваю… О! Смотри – к развилке свернул.
– А куда ему еще деваться? Домой идет, вот и свернул. И даже если бы он пошел в другую сторону, это еще ни о чем бы не говорило – мало что пацаненку в голову прийти может? Может, у него там богатство великое, в виде цветных стеклянных шариков, припрятано…
– Угу, в пяти километрах от дома…
– В этом возрасте и десять километров не крюк. Себя вспомни…
Я только плечом дернул, ничего не ответив напарнику. А все потому, что группа так и не пожелала всерьез принять мою грандиозную идею о том, что ребятня бродит по лесу не просто так, а осуществляя наблюдение за дальними подступами к объекту. Ведь так же наши партизаны действовали. Глаза у мальчишки ничем не отличаются от глаз взрослого, и наблюдательности у них тоже не отнять, зато в случае поимки с таких малолеток вообще все взятки гладки. Да и ловить в общем-то не за что. Ну ходит он по лесу, ну и что? Закон гулять не запрещает. Тем более до запретки вокруг аэродрома – больше десяти километров по прямой.
Щегол тем временем окончательно скрылся в чаще, а Гек, осторожно поерзав на ветке, недовольно сказал:
– Вот зараза! Ощущаю себя макакой. Только они на деревьях живут с детства, а я уже отлежал себе все.
Я, выбравший себе более удобную развилку, предостерегающе прошипел:
– Ты, макак, не очень-то ерзай! Маскировка маскировкой, но если с той стороны поляны еще один наблюдатель сидит, то может засечь шевеление.
Вообще сказано это было больше из вредности, так как засечь нас было практически невозможно. Разве только в том случае, если наблюдатель будет пялиться именно на наше дерево, выбрав его из сотен растущих вокруг. Да и то не факт – маскировка уж очень хорошая. В этот раз для работы нам выдали маскхалаты нового образца: с необычным камуфляжем, а также сеткой и петлями, в которые так удобно втыкать разный лесной мусор. И теперь даже вблизи мы смотрелись просто как комок моха или древесный гриб, прилепившийся к дереву.
Поправив веточку, торчащую из рукава, я, откинувшись на ствол могучего дуба, в ветвях которого мы и затерялись, опять начал наблюдение, попутно вспоминая историю, связанную с этим камуфляжем. Ну не конкретно с этим, а вообще, но руку я к этому приложил нехило…
Просто вышло как: оказывается, в СССР технику или просто красили в зеленый цвет и на этом успокаивались, или, следуя указаниям целого отдела специализированного заведения, наносили единообразный камуфляж. Вот только этот камуфляж был как мертвому припарка. Почему-то немецкие танки замечались в последний момент и очень часто после уже произведенного выстрела, а наши коробочки, даже усеянные пятнами краски, были видны, как торчащий среди пустыни баобаб. Из-за чего так выходило – черт его знает, но на той же «Пантере» разводы полностью смазывали ее силуэт, а вот на «тридцатьчетверке» они ее как будто подчеркивали.
Когда я уже был в УСИ, то, вспомнив про эту загадку, решил рассмотреть проблему с другой стороны. С вояками связываться даже не стал, а просто в один из дней собрался и поехал в МХИ. Ректор Художественного института при виде подполковника НКВД несколько сбледнул с лица, но когда понял, что мне нужен вовсе не он, а встреча с наиболее талантливыми студентами, опять обрел свежесть щек. На радостях даже предложил для будущего разговора свой кабинет, но я отказался, попросив организовать встречу в любой свободной аудитории. Просто мне нужен был неформальный разговор, а в кабинете ректора такого бы точно не получилось. Глава института прошустрил, и поэтому буквально через двадцать минут я открывал дверь, за которой меня ждало человек восемь будущих Суриковых и Айвазовских.
Ребята сначала держались скованно, но я зацепил их профессиональную гордость и чувство патриотизма. Просто насвистел, что камуфляж для всей немецкой техники разрабатывался немецкими художниками. Мол, они, как люди, тонко чувствующие и одаренные, смогли сделать невозможное – подобрать к каждому конкретному силуэту такую раскраску, что она просто растворяла вражескую технику в глазах наших наводчиков и наблюдателей. А у нас этого нет, и поэтому за свою некомпетентность мы расплачиваемся жизнями тысяч танкистов, летчиков и артиллеристов. Пацаны идею поняли моментально и решили, не откладывая в долгий ящик, переплюнуть своих немецких коллег. На лежащих тут же листах они, галдя и споря, принялись показывать свои первые идеи. Глянув, как на, буквально в три секунды нарисованном, силуэте ЯК-3 чернявый парень, щедро пользуясь разноцветными карандашами, принялся, бормоча что-то себе под нас, рисовать разводы, я быстренько обломил энтузиастов:
– Ребята, стоп! Не так быстро. Вы мне сначала ответьте на вопрос – Красная армия у нас какая?
Художники, опешив от вопроса, на некоторое время замолчали, а потом самый низенький неуверенно сказал:
– Самая прогрессивная?..
Тут его подхватили остальные:
– Непобедимая!
– Победоносная!
– Легендарная!
Подняв руку, я прекратил галдеж и сказал:
– Это все правильно. Но в первую очередь она – рабоче-крестьянская. А это значит, что вам при создании вашего (я надеюсь) шедевра следует пользоваться не всей палитрой, а тремя цветами. Поверьте моему опыту – в армии у нас есть краска зеленая, – я загнул палец, – белая, – загнул второй, – и черная. На этом полет фантазии наркомата обороны заканчивается. Поэтому именно с таким урезанным спектром вы и будете иметь дело. Да, еще учтите, что белая – это в основном не краска, а известка, используемая для зимнего камуфляжа. Поэтому можно переиграть и как краску использовать зеленую, черную и красную. Для авиации еще добавляется синяя. Ну и, конечно, все их смеси. На большее рассчитывать не надо, так как все упирается в финансы…
