На сей раз Хопли не издал ни звука, оставался тенью,
сидевшей в кресле.
— Не поздновато ли для всех этих игр? — Голос Билли стал
хриплым, и он с удивлением заметил, что находится на грани слез. — Да, моя жена
мне сдрачивала. Верно, что я врезался в старуху и убил ее. Она сама была метрах
в пятидесяти от ближайшего перехода, вылезла вдруг на дорогу, все правда.
Правда и то, что ты спустил все расследование на тормозах и выпер цыган из
города после того, как мы с Россингтоном пожали руки. И все в порядке! Но если
ты собираешься сидеть тут в темноте и валить на всех вину, не забудь и себе полную
тарелку положить.
— Знатная заключительная речь, Халлек. Классно. Ты видел тот
фильм со Спенсером Трейси насчет обезьяньего суда? Видел, наверняка.
— Да пошел ты! — Билли поднялся из кресла.
— Садись. — Хопли тяжело вздохнул.
Билли Халлек в нерешительности потоптался на месте, понимая,
что часть его натуры хочет использовать эту злость в не очень-то благородных
целях. Эта часть побуждала его театрально уйти в гневе потому, что на самом
деле эта фигура в кресле «Имс» вызывала в нем ужас.
— Не изображай из себя святошу, — сказал Хопли. — Сядь ты,
ради Христа.
Билли присел, почувствовав, что во рту пересохло и что в
бедре забилась в нервном тике какая-то мышца.
— Не стесняйся, Халлек, говори напрямик. Мы с тобой похожи
друг на друга гораздо больше, чем ты думаешь. На всякие там результаты вскрытия
мне всегда было наплевать. И ты прав — по этому делу я тоже не раздумывал: как
надо, так и сделал. Они не первая толпа бродяг, которую я вышиб из города, и
другую кое-какую косметическую работенку проделывал. Конечно если наш местный
подонок что-то вытворял за пределами города, я ничего поделать не мог. Но ты бы
удивился, если бы я тебе сказал, как много наших жителей до сих пор не поняли
простой истины: не срать там, где сам жрешь.
— Или ты бы не удивился.
Хопли издал звук, видимо, означавший смех, от которого у
Халлека пробежал мороз по коже.
— Это моя служба. Если бы ничего не произошло, никто из нас
— ни ты, ни я, ни Россингтон, сейчас этих цыган не вспомнили бы.
Билли раскрыл было рот, чтобы отвергнуть подобное
утверждение, сказать Хопли, что невозможно забыть тот двойной удар… но вспомнил
четыре дня в Моханке, как они хохотали, жрали, как лошади, занимались любовью
ночью и иногда днем. И это спустя столько дней после всей драмы? Пару недель?
Смолчал.
— Что случилось, то случилось. Наверное, я тебя только
потому и впустил, что приятно было узнать: кто-то еще верит в такое, каким бы
безумным оно ни казалось. А может, впустил тебя потому, что уж слишком мне
одиноко. Мне страшно, Халлек. Так страшно, просто до безумия. И тебе страшно?
— Да, — просто признался Билли.
— А знаешь, что меня более всего ужасает? Я ведь могу
какое-то порядочное время жить вот таким. Это страшно. Миссис Коллахи делает
для меня покупки, пару раз в неделю убирает в доме, стирает. У меня есть
телевизор, я люблю читать. Мои вклады оказались прибыльными. Если буду вести
дела разумно, смогу просуществовать сколько угодно. А какие могут быть соблазны
у человека моего положения? Купить себе яхту, Халлек? Зафрахтовать «Лир» в
Монте-Карло, слетать с моей возлюбленной, чтобы посмотреть на скачки Гран-при в
следующем месяце? Как ты думаешь? Сколько гулянок я могу устроить теперь, когда
вся моя рожа изуродована?
Билли тупо покачал головой.
— Так что… я могу тут существовать… и существовать. Вот так
день и ночь. А мне страшно, потому что нельзя жить таким образом постоянно.
Каждый день, вместо того чтобы покончить собой, я сижу тут в темноте и смотрю
игровые шоу, а старый цыганский ублюдок где-то надо мной насмехается.
— Когда он?..
— Дотронулся до меня? Да уж недель пять назад, если это
имеет значение. Я поехал в Милфорд повидать мать с отцом. Повел их пообедать.
Перед тем, правда, выпил пива, ну и за обедом тоже. Прежде чем уйти, пошел в
мужской туалет. Дверь была закрыта. Я подождал, она открылась, и этот тип вышел
оттуда. Старик с жутким носом. Он дотронулся до моей щеки и что-то сказал.
— Что именно?
— Я не расслышал, — ответил Хопли. — Как раз в тот момент
кто-то на кухне грохнул на пол целый поднос посуды. Да мне и не надо было
слышать, — достаточно оказалось в зеркало посмотреться.
— Ты не знаешь, они остановились табором в Милфорде?
— Это я как раз проверил на следующий день с местным
коллегой. Можешь называть это профессиональным любопытством. Морду старого
цыгана я приметил. Да такую и не забудешь, верно?
— Пожалуй, — согласился Билли.
— Они устроили табор на ферме к востоку от Милфорда на
четыре дня. Договорились там как-то, вроде их сделки с этим геморроем
Арнкастером. Я говорил с местным полицейским, он мне сказал, что наблюдал за
цыганами, и те вроде бы уехали в то же утро.
— После того, как старик коснулся тебя?
— Да.
— Ты как считаешь — он знал, что ты там будешь? Именно в том
ресторане?
— Я никогда раньше своих стариков туда не водил, — сказал
Хопли. — Старая забегаловка, которую только что отремонтировали. Обычно мы
ходили в другой ресторан, на другом конце города. А тут была идея матушки:
хотела посмотреть, что там нового в оформлении. В общем — ерунда, ты знаешь
женщин…
— Ты не ответил на мой вопрос. Он знал, что ты там будешь?
Последовала долгая пауза раздумья.
— Да, — ответила наконец обмякшая фигура в кресле. — Знал.
Но только что у тебя за идея, Халлек? Я мало сплю нынче по ночам… Плохо
соображаю.
Билли было предложено высказать напрямик то, что таилось в
его уме. Он вдруг ощутил полную абсурдность ситуации: слишком слабой и дурацкой
была его идея. Да даже не идея, а, по сути дела, фантазия, похожая на сон.
— Юридическая фирма, где я работаю, выделила группу сыщиков,
— сказал он. — «Бартон Детектив Сервис».
— Слыхал о такой.
— Они самые толковые, как говорят. Я… так сказать…
Он интуитивно почувствовал, как фигура в кресле начала
проявлять нетерпение, хотя Хопли не пошевелился. Халлек постарался собраться с
духом, надеясь, что Хопли способен его понять, поскольку оба оказались
товарищами по несчастью.
— Я хочу найти его, — сказал Билли. — Хочу встретить его
лицом к лицу. Хочу сказать ему о том, что произошло… Я хочу по-честному… Если
он способен с нами такое сотворить, он, наверное, знает…
