В пятницу, накануне отъезда, снова позвонил Хаустон.
— Майкл, — сказал ему Билли. — Я больше не отвечаю на звонки
от врачей Глассмана и не буду отвечать на твои, если не прекратишь эту муру.
— Напрасно, — возразил Хаустон. — Послушай меня внимательно,
Билли. Это очень важно.
Билли выслушал очередную порцию дурацких сентенций,
испытывая гнев и обиду из-за предательства. Хейди снова была там. Ее переговоры
с Хаустоном опять закончились слезами. Хаустон провел долгую консультацию с
тремя Гномами клиники Глассмана («Не волнуйся, Билли, это оплачено:
профессиональная привилегия») и снова встретился с Хейди. Все сошлись на том,
что Билли не помешает серия психиатрических обследований.
— И я тебе очень советую по собственной воле согласиться на
это, — заключил Хаустон.
— Еще бы! И я даже знаю, где ты рекомендовал бы мне пройти
обследование. Разумеется, в клинике Глассмана. Угадал?
— Ну что ж, мы подумали, так было бы удобней всего.
— А как же иначе? И пока мне обследуют мозги, я буду пить
барий и получать клизмы.
Хаустон красноречиво смолчал.
— А если я откажусь?
— Хейди имеет право прибегнуть к законным средствам, —
осторожно ответил Хаустон. — Ты понимаешь?
— Я понимаю, — ответил Билли. — Ты имеешь в виду себя, Хейди
и Трех Гномов из клиники Глассмана. Все вместе вы отправляете меня в санаторий
«Саннивейл», где я научусь плести корзинки.
— Брось ты эту мелодраму, Билли! Она не меньше беспокоится о
Линде, чем о тебе.
— Мы оба волнуемся за Линду, — сказал Билли. — Я и за Хейди
волнуюсь. Конечно, бывают моменты, когда я на нее зол, но в целом по-прежнему
люблю ее. И потому беспокоюсь. Так что она в какой-то степени ввела тебя в
заблуждение, Майкл.
— Не знаю, о чем ты говоришь.
— Ясно, что не знаешь. И объяснять тебе не собираюсь. Она
может тебе рассказать, хотя сомневаюсь. Хейди хотела бы забыть все, что
случилось. Она могла бы излить тебе душу относительно некоторых упущенных
деталей. Скажем так: у нее тоже есть свой комплекс вины. Кстати, если прежде
она выкуривала пачку сигарет в день, то теперь выкуривает до двух с половиной.
Долгая пауза, потом Майкл Хаустон вернулся к своему обычному
припеву:
— Что бы там ни было, Билли, но психиатрические тесты,
поверь мне, в твоих же интересах и в интересах…
— Прощай, Майкл, — сказал Халлек и аккуратно положил трубку.
Глава 15
Два телефонных разговора
Оставшуюся часть дня Билли провел, вышагивая взад и вперед
по прохладному кондиционированному дому, бросая взгляды на отражение своего
нового облика в зеркалах и полированных поверхностях.
То, какими мы себя видим, гораздо в большей степени, чем мы
полагаем, зависит от нашей концепции нормального телосложения.
Ничего утешительного в этой идее он не нашел.
Моя самооценка зависит от того, насколько я воздействую на
окружающий меня мир. Что же получается? Если мистер Т. ходит по улице, держа
под мышкой труд Эйнштейна, от этого он выглядит важным человеком, ученым. Но
разве в самом деле он становится от этого лучше?
Идеи Т. С. Элиота звучали в голове, как эхо далекого
воскресного колокола. Нет, я не это имел в виду. Не это.
То, как мы воспринимаем реальность, гораздо больше, чем мы
полагаем, зависит от нашей оценки собственного телосложения.
Да, реальность, — пожалуй, ближе к истине. Когда видишь, как
тебя стирают фунт за фунтом на нет, подобно тому, как стирают с черной доски
сложное уравнение — строку за строкой, на твое восприятие реальности это
здорово влияет. Твоей личной реальности и всей в целом.
Он был толстым, жирным, как свинья. Потом стал плотным,
потом нормальным (если такое понятие вообще существует), потом худым. Но теперь
худоба переходила в новое качество, которое можно назвать «тощий». А что
дальше? Дистрофик, истощенный, скелетообразный? дальше уже и вообразить было
нечего.
Его не слишком беспокоила перспектива быть отправленным в
санаторий для тихо помешанных. Чтобы организовать подобное, требуется время.
Однако последний разговор с Хаустоном показал, насколько далеко зашло дело.
Оказалось невозможным убедить кого-либо. Ни один человек ему не поверит.
Захотелось позвонить Кирку Пеншли. Желание было почти неодолимым, хотя он и
понимал, что Кирк сам позвонит, как только три сыскных компании, услугами
которых пользовалась фирма, что-нибудь найдут.
Вместо этого Халлек позвонил в Нью-Йорк, разыскав нужный
телефон в записной книжке. С тех пор как приключилась эта беда, имя Ричарда
Джинелли то и дело всплывало в сознании. Теперь пришло время позвонить ему.
На всякий случай.
— «Три брата», — послышался голос в трубке. — Сегодня у нас
в меню телятина «марсала» и наша фирменная версия «Фетуччине Альфредо».
— Меня зовут Уильям Халлек. Я бы хотел поговорить с мистером
Джинелли, если он на месте.
После паузы в трубке послышался голос:
— Халлек?
— Да.
— Трубка была отложена в сторону, и Билли слабо различил
звяканье посуды, чью-то брань на итальянском, чей-то смех. Как и все в его
нынешней жизни, звучало это очень издалека.
Наконец трубку подняли.
— Уильям! — Билли вдруг пришло в голову, что никто больше
его так не называл. — Как твои дела, дорогой?
— Я сбросил вес.
— Что ж, отлично, — сказал Джинелли. — Ты был слишком толст,
Уильям. Прямо тебе скажу, — слишком. И сколько сбросил?
— Двадцать фунтов.
— О! Поздравляю! И сердчишко твое тебя поблагодарит. Трудно
терять вес? Впрочем, не говори, сам знаю. Чертовы калории так и цепляются,
висят, понимаешь, над поясом. Потом вдруг портки начинают по швам расползаться
на заднице, когда туфель зашнуровываешь.
— Для меня это не составило труда.
— Заходи, Уильям, к «Трем братьям». Я тебя сам угощу
отличной штукой — курицей по-неаполитански. Весь прежний вес вернешь с одного
блюда.
— А что, пожалуй, ловлю тебя на слове. — Билли улыбался.
Глядя на свое отражение в зеркале кабинета, он подумал, что в его улыбке
слишком много зубов, слишком они близки к плоти губ. Улыбка исчезла с его лица.
— Я серьезно говорю, дорогой. Соскучился по тебе. Так давно
не виделись, а жизнь-то коротка. Да, жизнь наша коротка, верно?
