— О! — сказал Билли нейтрально.
Бармен отвернулся от них и принялся укладывать бокалы в
мойку. Эндерс посмотрел на десятидолларовую бумажку, потом на Билли.
Халлек снова объяснил свою просьбу, а Эндерс повернул свое
усталое лицо в сторону теней в углу бара. Откуда-то из соседнего заведения
слышались удары небольшого колокола.
— Были они тут, — сказал он, когда Билли закончил. — Были. Я
уж лет семь не видел цыган, а такой оравы и подавно — лет двадцать, не меньше.
Правая рука Билли так сильно стиснула стакан, что он едва
успел расслабиться, пока не раздавил его. Осторожно поставил бокал на стойку
бара.
— Когда? Вы уверены? Не знаете, куда они могли отправиться?
Не могли бы вы…
Эндерс поднял руку, бледную, как у утопленника, вытащенного
из колодца. Билли она показалась почти прозрачной.
— Спокойно, друг, — сказал он почти шепотом. — Я скажу тебе,
что знаю.
Усилием воли Билли заставил себя смолчать и просто ждать.
— Десятку я возьму, потому что, похоже, мой друг, ты можешь
себе это позволить, — прошептал Эндерс. Он засунул ассигнацию в карман рубашки,
потом большим и указательным пальцами левой руки поправил вставную челюсть. —
Зато говорить буду бесплатно. Черт возьми, когда становишься старым, еще
приходится платить и за то, чтобы тебя послушали… Спроси-ка у Тимми там — можно
мне получить стакан холодной воды? Кажется и одно пиво для меня слишком… оно
сжигает то, что осталось от моего нутра. Но мужчине трудно отказаться от всех
своих удовольствий, даже, когда они больше удовольствия не доставляют.
Билли позвал бармена и тот подал Эндерсу стакан воды со
льдом.
— С тобой все в порядке, Лон? — спросил бармен, ставя
стакан.
— Бывало и лучше, бывало и хуже, — прошептал Эндерс, взяв
стакан. В какой-то момент Билли показалось, что стакан для него тяжеловат.
Однако старик поднес его ко рту, расплескав лишь самую малость.
— Ты хочешь поговорить с этим парнем? — спросил Тимми.
Холодная вода, похоже, взбодрила Эндерса. Он поставил
стакан, посмотрел на Билли, потом взглянул на бармена.
— Я думаю, кто-то должен с ним потолковать, — сказал он. —
Он еще не выглядит так плохо, как я… но тоже — туда же…
Эндерс жил в небольшой колонии отставников-пенсионеров на
улице Ков Роуд. Он сказал, что Ков Роуд это часть «настоящего Олд Оркарда»,
которую бакшиш обходит стороной.
— Бакшиш? — переспросил Билли.
— Ну, да, — чаевые то бишь. Это значит — толпы, друг. Мы с
женой приехали в этот город в 1946 году, сразу после войны. С тех пор — здесь.
Я научился в свое время, как вытягивать бакшиш со своего хозяина — Томми Мак
Ги, правда, он уже давно умер. За горло бывало брал его. То, что ты сейчас
слышишь, — лишь остатки моего голоса.
Послышалась едва уловимая усмешка.
Эндерс знал всех, связанных с летним карнавалом, называемым
Олд Оркардом, или почти всех — продавцов, мусорщиков, лотошников, подсобных
рабочих, торговцев сувенирами, автомехаников, зазывал, сутенеров и
прихлебателей. Большинство из них были местные, которых он знал десятилетия,
или сезонники, прибывавшие только на лето, как перелетные птицы. Они составляли
дружное сообщество, которого туристы не замечали.
Знал он довольно многих из тех, кого бармен называл
бродягами. Эти были преходящими элементами и задерживались лишь на одну-две
недели, делали кое-какой свой бизнес в развеселой лихорадочной обстановке
гулянок Олд Оркарда, а затем двигались дальше.
— Неужто всех их и помните? — с сомнением спросил Билли.
— Не запомнил бы, ежели б они менялись каждый год, —
прошептал Эндерс. — Но бродяги тут особенные. Они, может, и не так регулярно
появляются, как ежегодные сезонные бизнесмены, но так же имеют свои правила…
что ли. К примеру, видишь, вот приехал в 57-м году парень, продает с рук кольца
«хула-хуп», а в 60-м, глядишь, продает дорогие часы всего по три доллара за
штуку. Волосы у него уже не светлые, а черные. Думает, его никто не узнает. Ну,
наверно, летние туристы и не узнают, даже если и побывали тут в 57-м, потому
что покупают снова у того же жука. Но мы-то его знаем. Знаем всю эту бродячую
компанию торговцев. Ничего не меняется, кроме их товара, и все, что они
продают, на несколько шажочков в стороне от закона. Торговцы наркотиками,
«пушеры», те — другие. Их слишком много, и они всегда отправляются за решетку,
либо помирают прежде времени. А проститутки слишком быстро стареют, чтобы их
запомнить. Но ты хотел о цыганах потолковать. Так вот, если подумать, то
получается, что цыгане — самые старые бродячие торговцы из всех.
Билли извлек конверт с фотографиями из кармана плаща и
осторожно выложил перед Эндерсом, как расклад покера, Джину Лемке, Сэмюэла
Лемке, Ричарда Кросскилла, Маури Старберд.
Тадуза Лемке.
— А! — шумно выдохнул старик, когда Билли положил эту
последнюю. — Тэдди, ты, старый сутенер-совратитель!
Он взглянул на Билли и улыбнулся. Но Билли Халлека он
провести не сумел — старик испугался.
— Я думал, это он, — поправился Эндерс. — Просто не
разглядел… тут темновато… вижу — вроде похожая фигура…
Он снова схватил и поднес стакан к губам, расплескав на сей
раз больше воды себе на рубашку. От холода слегка охнул.
Бармен подошел и неприязненно посмотрел на Билли. Эндерс
поднял ладонь, чтобы показать, что с ним все в порядке, и бармен вернулся к
своей мойке. Эндерс перевернул фотографию Тадуза Лемке. На обратной стороне
была надпись: «Фото сделано в Эттлборо, Масс., серед. мая 1983».
— И ни на день не постарел с тех пор, как я увидел его
впервые с его дружками летом 1963-го, — заключил Эндерс.
Они расположились табором позади рыбацкой хижины,
принадлежавшей ловцу лобстеров Херку в Солт Шеке, возле дороги N27. Пробыли там
четверо суток, а на пятое утро их уже не было. Улица Ков Роуд располагалась
неподалеку, и Эндерс сказал, что на второй день пребывания там он протопал
полмили к их табору. Билли трудно было представить, что этот похожий на
призрака человек смог бы и один квартал обойти. Он хотел, по его словам,
поглядеть на них, потому что цыгане напомнили ему о старых временах, когда
человек мог заниматься своим бизнесом, а Мистер Закон стоял в сторонке и
позволял ему делать свое дело.
— Я постоял там у обочины шоссе какое-то время, — сказал
Эндерс. Обычная цыганская жизнь. Чем значительнее все меняется, тем больше они
остаются теми же самыми. Когда-то были все сплошь палатки да шатры, а теперь
машины и трейлеры. Какая-то женщина гадает. Две или три продают дамам порошки,
а два-три мужика продают порошки мужчинам. Я думаю, они бы задержались здесь и
подольше, так как собрались устроить собачий бой для какого-то богача, а
полиция штата про то пронюхала.
