Но Хейди была рядом, и она бы его не поняла. Рука Билли,
потянувшаяся к телефону, вернулась обратно. Внезапно до него отчетливо дошло:
он, преуспевающий юрист из Коннектикута, попав в скверную ситуацию, ничего
лучшего не придумал, как обратиться к нью-йоркской шпане, к деятелю, который
имел привычку расстреливать конкурентов.
Джинелли — высокий мужчина, не красавец, но и не урод. У
него был сильный, но в то же время ласковый голос, который никак не
ассоциировался с образом свирепого уголовника и убийцы. Судя по полицейским
бумагам, он был связан со всеми тремя братьями. В тот день Билли хотел услышать
именно его голос, после того как шеф полиции Фэйрвью Данкен Хопли отпустил его.
— …или так и будете сидеть весь день?
— А? — Билли очнулся от своих размышлений. Обнаружил, что
сидит за столиком в переполненном ресторане.
— Я говорю, платить будете или…
— А? Да, да! — Билли торопливо вытащил деньги, забрал у
официанта сдачу и вместе с клиентом покинул ресторан.
Теперь, возвращаясь на машине домой из Нью-Йорка, подумал,
что Дагенфилд не смог отвлечь его от навязчивых мыслей. Что же, попробуем
Моханк. Надо в конце концов отделаться от старой цыганки, от старого цыгана,
хотя бы на время забыть о них.
И снова он вспомнил Джинелли.
— Билли познакомился с ним через фирму, которая семь лет
тому назад выполняла какую-то работу для Джинелли. Хатку поручили это дело как
самому младшему юристу. Ни один из старших и солидных адвокатов не пожелал
связываться с Джинелли, поскольку уже тогда репутация его была весьма скверной.
Билли не стал спрашивать Кирка Пеншли, зачем вообще фирма согласилась иметь
Джинелли в качестве клиента. Понимал, что в ответ ему предложат заниматься
своими бумагами и не соваться к руководителям с вопросами по поводу их
политики. Он подозревал, что у Джинелли имеется какой-нибудь скелет в шкафу,
фигурально выражаясь.
Халлек начал свою трехмесячную работу в качестве адвоката
ассоциации «Трех братьев», ожидая, что будет с трудом преодолевать антипатию и
страх перед своим клиентом. Но вместо этого увлекся личностью Джинелли. Тот
оказался притягательной персоной, с ним было просто интересно общаться. Более
того, и Джинелли отнесся к Билли с подчеркнутым уважением, которого тот не
удостаивался в своей фирме целых четыре года.
Билли притормозил машину у Норуокского турникета, чтобы
оплатить выезд на магистраль. Машинально открыв шкафчик, вытащил из-под
дорожной карты пачку печенья и принялся рассеянно жевать. Крошки посыпались ему
на грудь.
Вся работа с Джинелли была завершена задолго до того, как
главный суд Нью-Йорка выдвинул против него иск за организацию гангстерских
расправ накануне войны наркобанд. Обвинение было выдвинуто Верховным Судом
Нью-Йорка весной 1980 года и благополучно похоронено осенью 1981-го — главным образом
из-за пятидесятипроцентной смертности среди основных свидетелей обвинения.
Например, один взорвался в автомобиле, где находился вместе с тремя охранявшими
его полицейскими. Другой скончался, когда ему проткнули горло отломанной
рукояткой зонтика. В этот момент свидетель сидел перед чистильщиком обуви.
Два решающих свидетеля, естественно, заявили, что они вовсе
не уверены в том, что подслушали именно голос Ричи Джинелли, когда тот отдавал
приказание убить бруклинского наркобарона по фамилии Ричовски.
Западный порт. Южный порт. Почти приехал. Халлек снова
пошарил в «бардачке», нащупал пакетик арахиса, который подавали в самолете.
Малость залежалый, но есть можно. Билли Халлек принялся жевать орехи, не ощущая
вкуса.
Он и Джинелли все эти годы обменивались рождественскими
открытками, иногда встречались, чтобы поужинать или пообедать, — обычно у «Трех
братьев».
Постепенно совместные обеды прекратились. Виной тому отчасти
была Хейди, которая прониклась глубокой антипатией к Джинелли, а отчасти и сам
Рич.
— Ты воздержись на время от визитов сюда, — сказал он
однажды Билли.
— Почему это? — невинно спросил Билли, словно только вчера
вечером не грызлись с Хейди из-за этого.
— Ну, потому что, с точки зрения общественности, я —
гангстер, — ответил Джинелли. — Понимаешь, Уильям, молодых адвокатов, которые
общаются с гангстерами, по службе не продвигают. В этом все дело. Я хочу, чтобы
ты был чистеньким, незамаранным и рос по службе.
— Хм… значит, в этом все дело?..
Джинелли как-то странно улыбнулся.
— Н-ну, в общем… есть и другие причины.
— Какие же?
— Уильям, я надеюсь, тебе никогда, не придется узнать об
этом. Но время от времени ты все же заглядывай кофейку попить. Поболтаем,
похохмим. Короче, не пропадай, вот что я хочу тебе сказать.
И Билли время от времени заглядывал (хотя признал, что такие
визиты становились все реже и реже), а когда оказался перед судом по обвинению
в наезде и убийстве по небрежности, он прежде всего вспомнил Джинелли.
«Но добрый старый бабник Кари Россингтон обо всем
позаботился», шепнул ему разум. «Зачем вдруг задумался о Джинелли? Моханк — вот
о чем стоит думать. И о Дэвиде Дагенфилде, который принес удачу. И о потере
нескольких фунтов веса».
Однако, подъезжая к дому, он поймал себя на том, что опять
вспоминает фразу, сказанную ему Джинелли: «Уильям, я надеюсь, тебе никогда не
придется узнать об этом».
Узнать — что? — подумал Билли. А навстречу бежала Хейди,
которая обняла и поцеловала его, и Билли на время забыл обо всем.
Глава 3
Моханк
Это была их третья ночь в Моханке, и они как раз закончили
заниматься любовью — шестой раз за три дня: головокружительная перемена после
скромных двух раз в неделю. Билли лежал рядом с ней, испытывая удовольствие от
аромата духов «Анаис-Анаис», смешанного с запахами ее чистого пота и секса. На
какой-то миг в лениво-блаженные размышления опять вплелся образ старой цыганки
за миг до того, как его «Олдс» нанес удар. Послышался звон бутылочки «Перье», и
образ пропал.
Он повернулся к жене и крепко обнял ее.
Она обхватила его одной рукой, а другой провела по его
бедру.
— Ты знаешь, — сказала она, — если я кончу еще раз, то потеряю
часть мозга, могу вообще стать безмозглой.
— Да это миф! — Билли улыбнулся.
— Что мозги теряются при оргазме?
— Чушь. Чушь, что якобы теряешь мозговые клетки от секса.
Если это и происходит, то они потом восстанавливаются. Это точно.
— Ну, раз ты так говоришь…
