— Ты, ублюдочный убийца, — сказала она Билли и пошла
обратно. Брат попытался обнять ее, но она оттолкнула его руку и исчезла во
мраке. Старик обернулся ей вслед и только тогда наконец посмотрел на Билли
Халлека.
Некоторое время Билли не мог отвести взгляда от отвратной
дыры посредине лица Лемке, затем его взгляд остановился на глазах старика.
Глаза древности? Кажется, так он их оценил? Они оказались чем-то более, нежели
древность, и… чего-то в них не хватало. Билли увидел в них пустоту. Пустота
была их сущностью. Не поверхностный отблеск мысли, подобно отражению луны на
темной водной глади. Пустота, столь же глубокая и полная, как пространства
между галактиками.
Лемке указал кривым пальцем на Билли, и тот, как в полусне,
медленно направился, огибая костер, к старику в темно-серой ночной рубашке.
— Ты знаешь ромалэ? — спросил Лемке, когда Билли остановился
прямо перед ним. Голос его звучал интимно и тихо, но слышен был всему
молчаливому табору. Тишину нарушало лишь потрескивание костра.
Билли покачал головой.
— Ромалэ — это ром. На роме таких, как ты, мы называем
скуммаде игеном, что означает «белый человек из города».
Он улыбнулся, обнажив гнилые, потемневшие от табака зубы.
Темная дыра, где прежде был нос, растянулась.
— Еще это означает «глупый подонок». — Теперь его глаза
освободили Билли. Лемке, похоже, потерял к нему интерес. — А теперь уходи,
белый человек из города. Тебе нечего делать у нас, и нам с тобой нечего тут
делать. Если и было дело, то оно закончено. Возвращайся в свой город.
Старик отвернулся от него.
Какое-то время Билли стоял, разинув рот, смутно понимая, что
старик загипнотизировал его, сделав это так же легко, как фермер, усыпляющий
курицу, сунув ее голову под крыло.
«И это ВСЕ?!» — внезапно завопила часть его сознания. «Вся
эта гонка, хождения, расспросы, кошмарные сны, все эти дни и ночи — и это все?
Ты будешь стоять так, не говоря ни слова? Позволишь его называть себя глупым
подонком уйти спать?»
— Нет, это не все! — громко и грубо сказал Билли.
Кто-то удивленно и шумно вздохнул. Сэмюэл Лемке, который
повел старика под руку к одному из фургонов, вздрогнув, обернулся. Спустя
момент и старый Лемке повернулся к нему. На лице его было усталое любопытство.
И на миг при свете костра Билли показалось, что Тадуз Лемке по-настоящему
изумлен.
Молодой цыган с револьвером сунул руку за пазуху.
— Она очень красивая, — сказал Билли. — Джина.
— Заткнись, белый человек из города, — сказал Сэмюэл Лемке.
— Я не желаю слышать имя моей сестры из твоих уст.
Билли проигнорировал его. Он смотрел на Лемке.
— Она твоя внучка? Правнучка?
Старик посмотрел на него изучающим взглядом, будто решая,
есть тут что-то, или же просто ветер прошумел над пустынным местом. Потом снова
отвернулся.
— А может, задержишься на минуту, пока я напишу адрес моей
дочки?! — Билли повысил голос. Не было нужды повышать его сильно, чтобы придать
ему сурово повелительный тон, отработанный на многих судебных процессах. — Она
не так прекрасна, как твоя Джина, но мы считаем, что она прелестна. Может быть,
они начнут переписываться на тему несправедливостей. Что скажешь на это,
Лемке?! Смогут они потолковать на такую тему после того, как я буду так же
мертв, как твоя дочь? Кто сможет разобраться, в чем на самом деле кроется
несправедливость? Дети? Внуки? Минуточку! Я напишу адрес. Одну секунду. Я
напишу его на обратной стороне твоей фотографии, которая у меня имеется. Если
они не смогут разобраться, может, встретятся когда-нибудь и пристрелят друг
друга, а потом уж их детишки попробуют во всем разобраться. Что думаешь на этот
счет, старик? Видишь в этом больше смысла, чем в нынешнем дерьме?
Сэмюэл положил руку на плечо Лемке. Тот стряхнул ее коротким
жестом и медленно направился к Билли. Теперь глаза старика были наполнены
слезами ярости. Узловатые пальцы сжимались и разжимались. Все прочие наблюдали
в гробовом молчании и страхе.
— Ты переехал мою дочь на дороге, белый человек, — сказал
он. — Задавил мою дочь и… набрался такой… такой боржале рулла явиться сюда и
говорить свои слова в мои уши. Эй, я знаю, кто и что это сделал. Об этом я позаботился.
Мы обычно поворачиваем и уезжаем из города. Да, обычно так и получается. Но
иногда мы добиваемся правосудия. — Старик поднял корявую ладонь к глазам Билли
и резко стиснул ее в кулак. Спустя мгновение из кулака засочилась кровь. Толпа
вдруг забормотала, загудела — не от страха или удивления, а в знак одобрения. —
Правосудие рома, скуммаде игеном. О двух других я уже позаботился. Судья — он
выбросился из окна две ночи назад. Он… — Тадуз Лемке щелкнул пальцами и дунул
на верхний сустав большого пальца, как на одуванчик.
— Что, мистер Лемке, — это вернет назад твою дочь? Она
вернулась, когда Кэри Россингтон упал из окна в Миннесоте?
Губы Лемке искривились.
— Она мне назад не нужна. Правосудие мертвых не оживляет,
белый человек. Правосудие есть правосудие. Тебе лучше убраться отсюда, пока я
еще что-нибудь с тобой не сделал. Думаешь, я не знаю, чем ты и твоя жена
занимались? Думаешь, я не вижу? Я вижу. Спроси любого из них. Сто лет я уже
вижу все.
Послышался возрастающий шум в толпе табора.
— А мне наплевать, сколько времени ты видишь все, — сказал
Билли. Он протянул руку и взял старика за плечо продуманным жестом. Послышалось
гневное мычание толпы. Сэмюэл Лемке торопливо пошел к нему. Тадуз Лемке
повернул голову и коротко сказал что-то на роме. Молодой цыган остановился в
нерешительности. На лицах многих отразилось то же выражение нерешительности, но
Билли этого не увидел. Он видел только Лемке. Он наклонялся к нему ближе и
ближе, пока его собственный нос едва не коснулся кошмарной сморщенной,
губкообразной впадины на лице старика.
— Подавись ты своим сраным правосудием, — сказал он. — Ты в
нем понимаешь столько же, сколько я в реактивных двигателях. Сними с меня это.
Глаза Лемке уставились в глаза Билли — этой ужасающей
пустотой.
— Убери руку, а то я сделаю еще хуже, — спокойно произнес
он. — Настолько хуже, что ты сочтешь за благословение то, что я с тобой делал
до сих пор.
На лице Билли вдруг появилась улыбка — жуткая улыбка
скелета, полумесяц, положенный на спину.
— Ну, давай, действуй, — сказал он. — Попытайся. Но ты сам
понимаешь: я знаю, что не сможешь.
Старик безмолвно смотрел на него.
— Потому что я сам себе помог, — сказал Билли. — Они были
правы. Это — партнерство, разве не так? Партнерство проклявшего и проклятого.
Мы с тобой вместе замешаны во всем. Хопли, Россингтон, ты и я. Но я признаюсь,
дед. Моя жена мне сдрачивала в моем богатом автомобиле. Все так. Но твоя дочь
вылезла между двух машин посреди квартала, как будто ворон считала. И это тоже
правда. Если бы она шла по положенному переходу, была бы жива. Ошибка с обоих
сторон. Но она умерла, и я не могу вернуть назад время. Так что одно другое
уравновешивает. Не лучшим образом, но как-то уравновешивает. В Лас-Вегасе,
старик, это называют «толчок судьбы». Вот тут и случился толчок. И давай на
этом прекратим.
