Страх возник в глазах Лемке, когда Билли начал улыбаться, но
теперь он вновь сменился злобой, непоколебимой мощной злобой.
— Никогда не сниму этого, белый человек из города, — сказал
Тадуз Лемке. — Умру с этим проклятием на губах.
Билли медленно наклонился еще, коснулся лбом лба Лемке,
ощутил запах старика: запах чердачной паутины, табака и отдаленно — мочи.
— Ну, так и сделай все хуже. Валяй! Делай, как сделал со
мной в первый раз, — благослови.
Лемке некоторое время смотрел на него, и вдруг Билли
почувствовал, что теперь старик находится в ловушке. Внезапно Лемке обернулся к
Сэмюэлу.
— Энкельт ав лакан оч канске алскале! Жуст дот!
Сэмюэл Лемке и парень с пистолетом под мышкой схватили Билли
за плечи и отбросили прочь от старика. Грудь Тадуза Лемке быстро вздымалась и
спадала, жиденькие волосы выглядели растрепанными.
«Он не привык, чтобы с ним говорили в гневе. Он не привык,
чтобы его хватали, касались».
— Это и есть толчок, — сказал Билли, когда они оттаскивали
его прочь. — Ты меня слышишь?
Физиономия Лемке страшно исказилась. Внезапно он стал
выглядеть на все триста лет, кошмарный отщепенец прошлых веков.
— Нет толчка! — заорал он вдруг, потрясая кулаком в сторону
Билли. — Нет никакого толчка! Ничего нет! Ты сдохнешь тощим, городской человек!
Сдохнешь таким! — Он сложил вместе оба кулака, и Билли ощутил резкую боль в
боках, словно эти кулаки ударили его. Некоторое время ему трудно было дышать,
будто все его внутренности оказались стиснутыми. — Сдохнешь тощим!
— Это толчок, — упрямо проговорил Билли, пытаясь отдышаться.
— Нет толчка! — заорал старик на грани визга. Ярость
отпечаталась узкими полосками крови на его щеках, похожими на паутину. —
Уберите его отсюда!
Его потащили прочь из круга, а Тадуз Лемке остановился и
наблюдал. Он подбоченился и лицо его приняло выражение каменной маски.
— Прежде чем меня утащат, старик, — заорал Билли, — знай,
что мое проклятие падет на твою семью! — Несмотря на боль в боках, голос его
звучал мощно и в то же время спокойно, с достоинством. — Проклятие белого
человека из города!
Ему показалось, что глаза старика стали шире. Заметил, как
старуха среди подушек снова отогнала нечистую силу.
Двое парней, тащивших Билли, приостановились. Сэмюэл Лемке
коротко захохотал. Видимо, насмешила идея того, что преуспевающий юрист из
Фэйрвью, Коннектикут, проклял человека, который был, возможно, самым старым
цыганом Америки. Билли над тем же посмеялся бы пару месяцев назад.
Однако Тадуз Лемке не смеялся.
— Думаешь, такие люди, как я, не имеют силы наложить
проклятие?! — спросил Билли. Он прижал обе ладони к лицу и медленно растопырил
костлявые пальцы. Выглядел, как артист, закончивший странное представление и
ждущий аплодисментов. — У нас есть сила. Мы умеем проклинать, когда начинаем
этим заниматься, старик. Не заставляй меня начинать.
Позади старого цыгана что-то задвигалось: мелькнула ночная
рубашка, черные волосы.
— Джина! — крикнул Сэмюэл.
Билли увидел, как она вышла в круг света. Увидел, как она
подняла рогатку, натянула резину и изящным жестом отпустила ее. Мельком заметил
жидкий блеск в ночном воздухе, когда стальной шарик пролетел к нему.
Резкая боль обожгла левую руку, но тут же прошла. Услышал,
как звякнул шарик, отскочив от железного фургона. Билли поднес ладонь к глазам
и вдруг обнаружил, что видит разъяренное лицо девушки не между пальцев, а через
ладонь, сквозь аккуратную ровную дыру в ней.
«Она прострелила мена из рогатки», подумал Билли. «Господи
Иисусе, из рогатки!» Из дырки хлынула кровь, черная, как вар, при свете костра.
Она залила рукав его спортивного плаща!
— Энкельт! — пронзительно крикнула она. — Убирайся отсюда,
эйелак! Убирайся, убийца проклятый!
Она отбросила рогатку. Та упала возле костра — белая, как
раздвоенная грудная кость некой фантастической птицы, между рогульками — черная
нашлепка для одноглазого. Потом с криками Джина убежала прочь.
Возле костра никто не шелохнулся. Неподвижно стояли два
молодых парня, старик и сам Билли. Хлопнула дверь и крики Джины утихли.
А боли все не было.
Внезапно Билли, сам того не осознавая, протянул
окровавленную руку к Лемке. Старик отшатнулся, сделав знак против нечистой силы.
Билли сжал пальцы, как это сделал Лемке, и кровь закапала из кулака, как перед
тем у старика.
— Проклятие белого человека на тебе, мистер Лемке. О нем не
пишут в книгах, но я говорю тебе — оно действует. Ты поверишь этому.
Обязательно поверишь.
Старик закричал на роме, разразился целым потоком непонятных
слов. Билли рванули назад так, что шея слегка хрустнула, а ноги потеряли опору.
«Они бросят меня в костер. Боже, они меня изжарят живьем…»
Вместо этого его понесли туда, откуда он появился, через
круг. Люди шарахались от него, падали со стульев и отползали прочь. Его
пронесли между двумя пикапами, мимо фургона, из которого доносился звук
телевизора с записью дружного смеха статистов.
Человек в жилетке что-то буркнул, Билли раскачали, как мешок
зерна (с большим недовесом), и бросили. Он пролетел и со стуком упал на траву
позади круга автомашин. Это оказалось куда больнее раны в ладони. Кости внутри
него, как ему показалось, затрещали. Попытался тут же подняться и не смог. В
глазах мелькали белые вспышки. Билли застонал.
Сэмюэл Лемке направился к нему. Красивое лицо парня было
совершенно лишено какого-либо выражения. Он вынул из кармана джинсов какой-то
предмет. Билли показалось — что-то вроде палки. Но предмет оказался гораздо
меньше: когда Лемке раскрыл его, оказалось, что это бритва.
Он протянул к молодому цыгану окровавленную ладонь, и Лемке
остановился в нерешительности. На его бесстрастном лице появилось выражение,
которое Билли тотчас распознал. Знакомое ему выражение по собственной
физиономии, когда в ванной смотрелся в зеркало. Страх.
Напарник что-то пробормотал ему.
Лемке несколько мгновений колебался, глядя вниз на Билли,
затем сложил бритву. Он плюнул в сторону Билли. Оба повернулись и зашагали
прочь.
Некоторое время Билли Халлек лежал на траве, пытаясь
сообразить, что же произошло, упорядочить сумятицу в голове… Бесполезно в такой
ситуации. Рука словно заговорила о том, что случилось: пошли пульсирующие удары
боли. Он понял, что это только начало, боль станет скоро невыносимой. Если
только они не вернутся и не прикончат его. Тогда всякая боль прекратится
навсегда.
