— Уильям! Уиль… ах ты, мать твою так! — последние слова он
пробормотал для себя и ударил плечом в дверь.
Билли встал, его повело, он не смог даже сфокусировать
взгляд. С легким треском разжались губы.
— Все в порядке, — удалось наконец вымолвить. — Порядок,
Ричард. Я здесь. Я проснулся.
Он пересек комнату и открыл дверь.
— Господи, Уильям, я подумал, что ты…
Джинелли прервался на полуслове и уставился на него. Его
карие глаза становились все шире и шире. Билли подумал: «Сейчас он убежит.
Когда так смотришь на кого-то или что-то, непременно убежишь, едва оправишься
от шока».
Джинелли поцеловал большой палец правой руки и
перекрестился.
— Ну, ты меня впустишь, Уильям?
Джинелли принес лекарство получше, чем Фандер, — виски
«Чивас». Он извлек бутылку из кожаного портфеля и немедленно налил в два
бокала. Поднял свой и коснулся краешком бокала Билли (не бокалы, а обычные для
мотелей пластмассовые стаканы).
— За более счастливые денечки, — сказал он. — Как насчет
выпить?
— Отлично, — сказал Билли и опрокинул стакан в рот,
проглотив все одним махом. После обжигающего взрыва в желудке пламя быстро
перешло в мягкое мерцание. Он извинился и вышел в туалет. Нужды идти в туалет
не было, просто не хотел, чтобы Джинелли увидел, как он плачет.
— Что он тебе сделал? — спросил Джинелли. — Отравил еду?
Билли расхохотался. Впервые за долгое время смеялся так от
души. Сел в кресло и хохотал, пока слезы снова не потекли из глаз.
— Как я люблю тебя, Ричард, — сказал он, когда смех
постепенно сошел на нет, перейдя на отдельные хихиканья и хмыканья. — Все,
включая мою жену, думают, что я сошел с ума. Последний раз, когда мы с тобой
виделись, у меня было сорок фунтов лишнего веса. И вот посмотри теперь.
Репетирую, понимаешь, роль огородного пугала для новой постановки «Волшебника
Изумрудного Города». И первое, что слышу от тебя: отравил ли он мне еду?
Джинелли нетерпеливо отмахнулся от полуистеричного смеха,
равно как и от комплимента. Билли подумал: «Лемке и Джинелли мыслят одинаково.
Когда речь идет о мести и ответной мести, они теряют чувство юмора».
— И что — отравил?
— Думаю, что-то вроде этого.
— Сколько ты веса потерял?
Глаза Билли обратились к зеркалу во всю стену. Кажется, у
Джона Д. Макдональда он читал, что в современных американских мотелях каждая
комната напичкана зеркалами, хотя большинство постояльцев — толстые бизнесмены,
которые не проявляют интереса к лицезрению самих себя в голом виде. Он, правда,
был в диаметрально противоположном состоянии, но вполне мог понять
антизеркальные настроения. Подумал: все дело в его лице… нет, не только. Размер
черепа остался тем же, только венчал он столь хилую структуру, что напоминал
перезревший большой подсолнух.
«Я никогда не сниму с тебя его, белый человек из города»,
вспомнил он слова старика.
— Так какой вес, Уильям? — переспросил Джинелли. Голос его
был спокойным, даже мягким, но глаза странно и загадочно блестели. Билли
никогда раньше не замечал такого блеска в глазах других, и это вызвало
некоторую нервозность.
— Когда это началось, — когда я вышел из здания суда и
старик коснулся меня, я весил двести пятьдесят фунтов. Нынче утром взвесился до
обеда — было сто шестнадцать. Ну, то есть… сто тридцать четыре фунта.
— Иисус и Дева Мария, и Иосиф-плотник с Бруклинских Высот, —
прошептал Джинелли и снова перекрестился. — Он коснулся тебя?
«Вот теперь он и уйдет. Ни этом месте все уходят», подумал
Билли. Мелькнула дикая мысль соврать или сымпровизировать сумасшедшую историю о
систематическом отравлении пищи. Но если когда-либо и было время для вранья, то
теперь его не имелось. Ушло такое время. Если Джинелли сейчас выйдет, он выйдет
с ним и проводит его хотя бы до автомобиля. Откроет ему дверцу и от души
поблагодарит за посещение. Он отблагодарит его за то, что Джинелли выслушал его
среди ночи и отправил к нему немедленно того странного доктора, а затем и сам прилетел.
Но главным образом горячая благодарность была вызвана тем, что Джинелли не
убежал после того, как посмотрел на него на пороге широко раскрытыми глазами.
«Ладно уж, выкладывай ему всю правду. Он говорит, что верит
только в пистолеты и деньги, и, видимо, так оно и есть. Но правду ты ему скажи,
потому что это единственный способ отблагодарить такого человека».
«Он коснулся тебя?» — спросил Джинелли, и хотя вопрос
прозвучал только что, время в испуганном, смятенном мозгу Билли растянулось.
Теперь он произнес самое трудное:
— Он не только коснулся меня, Ричард. Он наложил на меня
проклятье.
Подождал — не исчезнет ли сумасшедшая искорка в глазах
Джинелли. Ждал, когда Джинелли посмотрит на свои часы и подцепит рукой
чемоданчик. «Время летит, дорогой, верно? Я бы не прочь задержаться и
потолковать с тобой насчет этого проклятья, Уильям. Но, понимаешь, телятина „марсала“
стынет в „Трех Братьях“, и…»
Искорка не угасла, а Джинелли не поднялся. Он положил ногу
на ногу, поправил складочку на брюках, вытащил пачку «Кэмела» и закурил
сигарету.
— А теперь выкладывай все, — сказал он.
Билли Халлек рассказал Джинелли абсолютно все. Когда он
закончил, в пепельнице лежали четыре окурка «Кэмела». Джинелли, как
загипнотизированный, смотрел в глаза Билли. Наступила долгая пауза. Неловкая
пауза. Билли хотелось ее нарушить, но он не знал, как. Кажется, все слова
исчерпал.
— Вот это он с тобой и сделал. — Джинелли слегка махнул
ладонью в сторону Билли.
— Да. Честно говоря, не ожидал, что ты мне поверишь. Но так
оно и есть.
— А я верю, — сказал Джинелли слегка рассеянно.
— Неужто? Что случилось с парнем, который верил только в
пистолеты и деньги?
Джинелли сначала улыбнулся, потом расхохотался.
— Это я сказал тебе, когда ты мне позвонил последний раз?
— Да.
Улыбка быстро сошла с лица.
— Есть еще одна вещь, в которую я верю, Уильям. Я верю в то,
что вижу. Вот почему я относительно богатый человек. И вот почему я еще жив…
Большинство людей не верят в то, что видят своими глазами.
— Не верят?
— Нет, представь себе. Не верят, пока увиденное не совпадет
с тем, во что они верят. Вот, кстати, знаешь, что я увидел в аптеке, куда хожу?
Буквально на прошлой неделе увидел.
