На телевизоре стояли еще четыре банки. Билли облизнул губы.
— Мне бы тоже баночку, — проскрипел он.
Джинелли посмотрел на него.
— Ага! Рип ван Винкль вернулся к жизни. О чем речь! Сейчас
открою тебе одну.
Он поднес Билли банку пива, и тот выпил ее всю единым махом.
Хорошее, прохладное пиво. Потом ссыпал в пепельницу содержимое флакона эмпирина
(подумал: пепельниц в мотелях куда меньше, чем зеркал, но все же хватает).
Выудил одну таблетку и запил ее пивом.
— Как рука? — спросил Джинелли.
— Получше. — Отчасти это было ложью. Рука сильно болела. Но
с другой стороны, это было и правдой. Потому что Джинелли все еще был здесь и
не бросил его. Его присутствие действовало лучше всяких эмпиринов и дозы
«Чиваса». Больнее всего бывало в одиночестве, только и всего. Отсюда мысли
перешли к Хейди, потому что ей бы следовало быть здесь, с ним, а не этому
гангстеру. Увы, Хейди жила себе в Фэйрвью, упрямо отвергая истину, потому что
копание в деталях привело бы ее к осознанию собственной вины. Хейди этого не
желала. Обида запульсировала в нем с ударами сердца. Что там сказал Джинелли?
«Мудак — это тот, кто не верит тому, что видит?» Попытался отбросить, заглушить
обиду: все-таки жена ведь. Его жена. Делала то, что считала полезным для него…
Так ведь? Обида ушла, но не очень далеко.
— А что это у тебя в сумке? — спросил Билли. Сумка стояла на
полу.
— Товары, — ответил Джинелли. Он бросил последний взгляд в
книжку и швырнул ее в мусорную корзинку.
— Не смог найти Луиса Лямура.
— Что там за товары?
— Да это так — на потом. Когда пойду с визитом к твоим
цыганским друзьям.
— Слушай, не будь идиотом, — встревожено сказал Билли. — Ты
что — хочешь закончить, как я?
— Спокойно, спокойно, — сказал Джинелли. Говорил несколько
удивленно, но успокоительно. Зато безумный огонек по-прежнему играл в его
глазах. «Нет, это не мимолетная вспышка», — подумал Билли, — «кажется, я
всерьез проклял Тадуза Лемке». Его проклятье располагалось напротив него в
дешевом кресле мотеля, обтянутом искусственной кожей, и потягивало пиво «Миллер
Лайт». С удивлением и страхом осознал еще одну вещь: возможно, Лемке знал, как
снять свое проклятье, но у Билли не было ни малейшей идеи относительно того,
как снимать проклятья белого человека из города. Джинелли нашел себе тут
развлечение. Возможно, самое классное развлечение за последние годы. Что-то
вроде магната на благотворительной ярмарке в городе своего детства. Джинелли
оказался другом, пусть не шибко интеллектуальным, не слишком близким, поскольку
называл его Уильямом, а не Биллом, или Билли. Он оказался громадным и
исключительно эффективным охотничьим псом, освободившимся от поводка.
— Кончай с этими успокоительными хреновинами, — сказал
Билли. — Лучше скажи, что ты намерен предпринять.
— Никто не пострадает, — ответил Джинелли. — Держи это в
голове, понял? Я знаю, как это важно для тебя, Уильям. Ты ведь цепляешься за
какие-то там принципы, которые для тебя нынче, увы, недоступны. А я займусь
своим делом, поскольку для меня ты — обиженная сторона. Главное — никто не
пострадает. Это тебя устраивает? О'кей?
— О'кей, — сказал Билли, испытав некоторое облегчение. — Но
только не очень…
— Ну, как сказать… Если ты не изменишь своих намерений, —
сказал Джинелли.
— Не изменю.
— Как сказать…
— Что там в пакете?
— Бифштексы, — сказал Джинелли и вытащил один, запакованный
в герметический пакет фирмы Сэмпсон. — Не плохо выглядит, м-м? Взял четыре
штуки.
— А зачем?
— Давай-ка все по порядку, — сказал Джинелли. — Я отсюда
пошел в центр города. Жуть, я тебе скажу. По тротуару пройти невозможно. На
каждой роже обязательно очки «Феррари», у каждой бабы на сиськах какие-то
аллигаторы. Публика — шваль, я тебе скажу. Дешевка.
— Я знаю.
— Представь себе, Уильям. Идет девка с парнем. Так этот
парень засунул руку в карман ее шортов. Я говорю — при всей публике,
представляешь? Щупает ее жопу! Ты понял? Будь это моя дочь, она бы никогда на
свою задницу не села бы! Я б ей врезал! Извини, дорогой, но я здесь не мог бы
спокойно жить. Подобная обстановка? — Да пошла она на хер! Я тут позвонил
кое-куда. Да! Кстати, чуть не забыл! Я звонил из будки напротив аптеки, зашел
туда и взял для тебя вот это. — Он вытащил пузырек с таблетками и бросил Билли.
Тот поймал здоровой рукой. Капсулы калия.
— Спасибо тебе, Ричард, — дрогнувшим голосом сказал Билли.
— Не за что. Прими одну. Не хватало тебе еще инфаркта в
довершение ко всему.
— Я тут попросил кое-кого выяснить для меня некоторые вещи.
Прогулялся в гавань, полюбовался яхтами. Знаешь, Уильям, там есть такие, что
потянут на двадцать… даже на сорок миллионов долларов. Фрегаты прямо! В
кораблях я не разбираюсь, но смотреть на них мне нравится. Они… — Джинелли
вдруг замолчал и в раздумье уставился на Билли. — Слушай, а там эти парни в
темных очках случайно не промышляют наркотиками?
— Хм… вообще-то я читал как-то в «Таймс» прошлой зимой, что
один ловец лобстеров обнаружил тут возле островков двадцать мешков товара — они
плавали на воде. Оказалось — марихуана.
— Ага! Ага! Я так и думал. Тут прямо пахнет этим делом. Но
какие идиоты. На уровне любителей. Их дело доставить товар морем и предоставить
остальное людям, которые знают, что надо делать. Из-за таких дураков легавые
все узнают. А бывает, что вместо пакетов с товаром из воды вылавливают трупы.
Вот такая дрянь получается.
Билли сделал большой глоток пива и закашлялся.
— Но это я так — к слову. А вообще-то прогулялся, посмотрел
на все эти яхты. Проветрил мозги, а потом обдумал, что надо делать. В общих чертах
мне теперь ясно, как поступить и с чего начать. Детали придут потом. Еще
прогулялся по главной улице, позвонил кое-куда. Ордера на твой арест, Уильям, —
нет. Но твоя жена и этот твой доктор подписали бумаги на тебя. Я даже записал.
— Он вытащил из кармана бумажку. — В невменяемом состоянии. Верно?
Билли разинул рот и издал стон. На смену потрясению пришла
ярость. Да, он предполагал, что такое возможно, предполагал, что Хаустон мог
предложить такой вариант, а Хейди могла бы согласиться. Но одно дело — предполагать,
а другое услышать факт, что твоя супруга пошла в суд и засвидетельствовала, что
ты сумасшедший и невменяемый.
— Предала, сука, — пробормотал он. Он в ярости стиснул
кулаки и застонал от боли. Посмотрел на забинтованную руку. На ней обозначились
кровавые цветы.
