— Выглядит как настоящий.
Улыбка исчезла с лица Джинелли.
— Все, кроме фотографии, — тихо сказал он. — Она —
настоящая.
Немного помолчали. Билли пытался отогнать прочь мысли об
агенте Стонере, была ли у него семья, дети… Потом напомнил:
— Значит, ты припарковался между двумя полицейскими машинами
и показал удостоверение ФБР через пять минут после того, как откопал ключи на
трупе?
— Нет, — сказал Джинелли. — Скорей, минут через десять после
того.
Направляясь в лагерь цыган, он приметил двух мужчин в
штатском, но явно полицейских, которые сидели на корточках возле фургона с
единорогом и совками копались в земле. Третий стоял и светил им мощным фонарем.
— Постой, постой, — вот еще одна, — сказал копавший своему
коллеге, извлекая пулю из совка и бросая ее в ведерко — блонк! Два цыганенка
явно братья, стояли поблизости и наблюдали за процессом.
Присутствие полицейских для Джинелли было как нельзя кстати.
Никто не знал, как он выглядит, а Сэмюэл Лемке помнил только черное пятно сажи.
К тому же появление агента ФБР можно было считать удачей, так как стрельба
велась из русского автомата. Но Джинелли проникся глубоким уважение к Тадузу
Лемке. Дело было не в той надписи кровью на лбу, а в том, как он твердо стоял
один на один перед шквалом пуль 30-го калибра в полной темноте. Ну и, конечно,
— то, что происходило с Уильямом. Было опасение, что дед его все равно мог
распознать. Увидеть по глазам или как-то по запаху учуять.
Поэтому ни при каких обстоятельствах Джинелли не намерен был
допустить, чтобы старик коснулся его.
Ему нужна была девушка.
Он прошел внутренний круг и постучался в первый попавшийся
фургон. Пришлось постучаться еще раз, прежде чем женщина средних лет открыла
дверь с испуганным и недоверчивым выражением лица.
— Нет у нас ничего для вас, — сказала она. — У нас тут беда.
Извините, мы закрыты.
Джинелли раскрыл удостоверение.
— Специальный агент ФБР, мадам, — Стонер.
Глаза женщины широко открылись, она быстро перекрестилась и
сказала что-то на ромалэ. Потом:
— О, Господи! Что еще? Все пошло кувырком. С тех пор, как
Сюзанна погибла, нас словно прокляли. Или…
Ее решительно оттолкнул супруг, приказав заткнуться.
— Специальный агент Стонер, — вновь повторил Джинелли.
— Слышал, слышал. — Он выбрался наружу. Джинелли определил
его возраст в районе сорока пяти лет, хотя выглядел мужик старше. То был очень
высокий человек, хромавший настолько сильно, что казался уродом. Рубашка с
короткими рукавами несла на себе скромную диснеевскую рекламу.
Вместо штанов — шорты. От него несло таким перегаром, что в
любой момент можно было ожидать, что его еще и вырвет. Похоже, с этим цыганом
подобное случалось регулярно. Джинелли показалось, что он узнал его: кажется
именно он бежал прочь с грацией слепого эпилептика, у которого случился
сердечный припадок.
— Чего вам надо? У нас и так тут полиция весь день висит на
заднице. И всегда так… Просто смешно! — Говорил он хриплым грубым голосом, а
его жена принялась торопливо увещевать его на роме.
Он повернулся к ней.
— Дот кригиска жад-халлер, — сказал он и припечатал для
пущей ясности: — Заткнись, сука. — Женщина отступила. Мужчина в диснеевской
рубашке вновь обратился к Джинелли. — Так чего вам надо? Чего не пойдете к
своим корешам и не поговорите с ними? — Он кивнул в сторону криминалистов.
— Позвольте записать ваше имя, — сказал Джинелли с
бесстрастной вежливостью.
— А чего у них не спросите? — Он скрестил руки на груди,
которая под рубашкой казалась не на много меньше женской. — Мы им свои имена
сказали, сделали наши заявления. Все, что мы знаем, — кто-то стрелял по табору
среди ночи. Нам только нужно, чтобы нас отпустили. Хотим уехать из штата Мэн,
из Новой Англии и вообще с восточного побережья. — Уже потише добавил: — И больше
никогда сюда не возвращаться. — Указательный палец и мизинец его левой руки
сделали жест, знакомый Джинелли с детства от его матери, — жест, отгоняющий
дурной глаз. Ему показалось, что цыган сделал такой жест совершенно машинально.
— В таком случае эту проблему можно решить двумя путями, —
сказал Джинелли, сохраняя исключительно вежливый тон агента ФБР. — Либо вы
даете мне кое-какую информацию, сэр, либо вопрос будет решаться в месте лишения
свободы в том плане — задержать вас или нет за обструкцию органов правосудия.
Если факт обструкции будет доказан, вам придется провести пять лет в заключении
с уплатой штрафа в размере пяти тысяч долларов.
Из фургона послышался торопливый поток речи на роме на грани
истерики.
— Энкельт! — хрипло заорал мужчина, но когда обернулся к
Джинелли, лицо его заметно побледнело. — Вы совсем спятили!
— Нет, сэр, — ответил Джинелли. — По табору не просто кто-то
стрелял. Речь идет о трех автоматных очередях. В Соединенных Штатах запрещено
частное владение автоматами и другим скорострельным оружием. К делу подключено
ФБР, и, выражаясь более понятным вам языком, скажу, что вы по уши в дерьме,
погружаетесь в него все глубже и при этом совсем не умеете плавать.
Цыган некоторое время недовольно смотрел на него и наконец
сказал:
— Меня зовут Хейлиг. Трей Хейлиг. Можете у них спросить. —
Он кивнул в сторону полицейских.
— У них своя работа, у меня — своя. Так вы намерены отвечать
на мои вопросы или нет?
Мужчина отрешенно кивнул головой.
Джинелли заставил Трея Хейлига дать полный отчет о том, что
произошло в прошлую ночь. Пока тот говорил, один из детективов штата подошел,
чтобы выяснить — кто беседует с цыганом. Когда Джинелли предъявил ему
удостоверение, он быстро удалился. Документ явно произвел на него впечатление и
несколько обеспокоил.
Хейлиг заявил, что выскочил из фургона, как только услышал
первые выстрелы, и побежал влево вверх по холму, надеясь обойти стрелявшего с
фланга. Но в темноте споткнулся обо что-то, упал головой на камень и потерял
сознание. Если б не такое обстоятельство, он бы наверняка добрался до ублюдка.
В подтверждение своей истории показал на заживающую ссадину по-крайней мере
трехдневной давности, полученную, видимо, по-пьянке, на левом виске. «Ага, —
подумал Джинелли и перевернул страницу в блокноте. — Хватит ходить вокруг да
около, пора перейти к делу».
— Очень вам признателен, мистер Хейлиг, вы весьма помогли.
Этот разговор внушил некоторую робость цыгану.
