Сперва он оделся, положил в карманы всю мелочь, какую смог
найти (плюс, разумеется, его армейский нож), надел свои самые тяжелые башмаки,
сожрал мощный завтрак, игнорируя настойчивые позывы шлаков организма на волю.
Два яйца, поджаренные с ветчиной, тост и прочее были залиты апельсиновым соком
и чашкой кофе (три кусочка сахара).
Со всей этой смесью, бурлящей в животе, Халлек поднялся в
ванную, где встал на весы и посмотрел на шкалу. Смотреть на нее было неприятно,
а в этот момент — тем более.
Он взглянул внимательно.
221.
«Такого быть не может!» Сердце учащенно забилось в груди.
«Чушь собачья! Что-то свихнулось тут окончательна. Что-то…»
— Прекрати, — хрипло прошептал Халлек. Он попятился от
весов, как пятятся от пса, готового укусить. Приложил ко рту тыльную сторону
ладони и начал тереть ею губы.
— Билли? — Хейди поднималась по лестнице.
Халлек повернул голову влево и увидел собственное побелевшее
лицо в зеркале, под глазами — красноватые мешки, которых раньше не было.
Лесенка морщин на лбу показалась более глубокой.
«Рак», подумал он вновь, и это слово смешалось с шепотом
старого цыгана.
— Билли, ты наверху?!
«Рак. Точно он, проклятый. Вот и все. Каким-то образом он
меня проклял. Старуха была его женой… или сестрой… и он наложил на меня свое
проклятье. Неужели такое возможно? Неужели? Неужто уже сейчас рак пожирает меня
изнутри, подобно тому, как его нос?..»
Тихий сдавленный стон вырвался из глотки. Лицо в зеркале
было воплощением болезненного ужаса — набрякшая физиономия инвалида. В этот
момент Халлек почти полностью убедился: у него — рак.
— Билли-и-и!
— Я здесь. — Его голос прозвучал ровно. Почти.
— А я тут ору, ору!
— Извини. «Только не поднимайся сюда, Хейди. Не смотри на
меня в таком виде, а то отправишь меня сразу в эту чертову клинику „Мэйо“. Ради
Бога, оставайся там. Прошу тебя».
— Ты не забудешь записаться к доктору Майклу Хаустону?
— Нет, — ответил он. — Я запишусь.
— Спасибо, дорогой. — Хейди милосердно удалилась.
Халлек помочился, помыл руки и лицо. Когда он решил, что
принял свой нормальный вид, спустился с лестницы, пытаясь беззаботно
насвистывать.
Никогда в жизни ему еще не было так страшно.
Глава 6
217
— Сколько сейчас весишь? — спросил доктор Хаустон. Халлек
решил говорить начистоту и прямо сообщил ему, что потерял около тридцати фунтов
за три недели.
— Ого! — воскликнул Хаустон.
— Хейди малость волнуется. Сам знаешь — эти жены такие…
— Она права, что волнуется, — сказал Хаустон.
Майкл Хаустон был для Фэйрвью образцом мужчины: красавец
доктор с седыми волосами и ровным загаром. Когда видишь его под тентом за
столиком бара в клубе, невольно думаешь, что перед тобой молодая версия героя
известного сериала — доктора Маркуса Велби. Теперь он сидел в баре у
плавательного бассейна, который здесь называли корытом. На Хаустоне были
красные штаны для гольфа, подпоясанные широким белоснежным ремнем, туфли для
гольфа — естественно, тоже белоснежные. Рубашка — фирмы «Лакост», часы —
«Ролекс». Пил он «пинеколада». Его стандартной шуточкой была: «пенис-колада». У
них с женой росли два невероятно красивых ребенка, жили они в большущем доме в
нескольких минутах ходьбы от клуба — на улице Лантерн Драйв. Этим
обстоятельством Дженни Хаустон любила похвастаться, когда выпивала, заявляя,
что дом стоил свыше ста пятидесяти тысяч. Хаустон ездил на коричневом
«Мерседесе» с четырьмя дверцами. Супруга — на «Кадиллаке-Симаррон»,
напоминавшем «роллс-ройс», страдающий геморроем. Их детишки посещали частную
школу в Уэстпорте. Местные сплетни, которые чаще всего оказывались правдой,
утверждали, что Майкл и Дженни Хаустон, видимо, достигли своего модуса вивенди:
он был маниакальным бабником, а она начинала принимать виски каждый день с трех
часов. «Типичная семья Фэйрвью», подумал Халлек и вдруг, помимо страха, ощутил
усталость. Он в самом деле слишком хорошо знал эту публику.
Билли посмотрел на собственные сверкающие белые туфли и
подумал: «Перед кем выпендриваешься? Все эти одеяния — ритуальные перья
племени».
— Завтра я хочу видеть тебя у себя в кабинете, — сказал
Хаустон.
— Да у меня еще процесс в суде…
— Плюнь на процесс. Это гораздо важнее… А пока вот что
скажи: у тебя никаких кровотечений не было?
— Нет.
— Ну, буквально даже из скальпа, когда причесываешься?
— Нет.
— Какие-нибудь незаживающие ранки? Нарывы?
— Нет.
— Отлично, — сказал Хаустон. — Кстати, я сегодня заработал
восемьдесят четыре очка. Каково, а?
— Я думаю, еще пару лет тебе придется поиграть, прежде чем
станешь мастером, — ответил Билли.
Хаустон засмеялся. Подошел официант. Хаустон заказал еще
один «пенис-колада», Халлек — один «Миллер»: страшно захотелось вдруг пива.
Майкл Хаустон наклонился к нему. Взгляд его был серьезен, и
Халлеку снова стало страшно. Словно тонкая игла начала прощупывать очертания
его желудка. С тоской он подумал, что в его жизни произошла перемена и отнюдь
не к лучшему. Отнюдь. Он был очень напуган. Месть цыгана.
Строгий взгляд Хаустона зафиксировался на Билли, и тот
услышал:
— Пять шансов из шести, что у тебя рак, Билли. Мне нет нужды
даже рентген делать. Твое завещание в порядке? Хейди и Линда не пропадут?
Знаешь, когда ты еще относительно молод, тебе и в голову не приходит что такое
может с тобой произойти. Однако может. Еще как может.
Сообщив тихим бесстрастным голосом эту самую важную для
Билли информацию, Хаустон неожиданно спросил:
— Сколько нужно носильщиков, чтобы похоронить черномазого из
Гарлема?
Билли с легкой фальшивой улыбкой покачал головой.
— Шесть, — сказал Хаустон. — Четверо несут гроб, а двое —
тащат радиоприемник.
Хаустон рассмеялся, а Халлек увидел мысленно картину:
цыгана, поджидающего возле здания суда. Позади него, на участке, где стоянка
была запрещена, находился старый пикап. На нем аляповато намалевана яркая
картина: единорог, стоящий на коленях и склонивший голову перед цыганкой с
охапкой цветов в руках. На цыгане была зеленая жилетка с пуговицами, сделанными
из серебряных монет. Глядя на Хаустона, смеющегося над собственной шуткой,
Билли подумал: «Оказывается, ты помнишь гораздо больше, чем тебе казалось
вначале. Думал, что запомнил только нос этого мужика! Ан нет! Ты запомнил
практически все».
