Книга На игле, страница 50. Автор книги Ирвин Уэлш

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «На игле»

Cтраница 50

Я смущённо бреду по Грейт-Джанкшн-стрит, а старик не спускает с меня глаз, боясь, как бы я не включил ноги. На Лейт-уок я случайно встречаю Мэлли, и мы перебрасываемся парой слов. Тут вмешивается старик и отводит меня в сторону, окидывая Мэлли таким взглядом, словно собрался переломать этому злобному пушеру ноги. Бедняга Мэлли, он даже травки не курит. Ллойд Битти, который когда-то был моим хорошим другом, пока все не узнали, что он трахает родную сестру, робко кивает мне.

В клубе люди встречают широкими улыбками моих стариков и натянутыми — меня. Пока мы садимся за столик, я замечаю шёпот и кивки, вслед за которыми воцаряется молчание. Папик хлопает меня по спине и подмигивает, а мама улыбается мне душераздирающе-нежной и удушающе-любящей улыбкой. Нет, они, конечно, неплохие старички. По правде сказать, я до опизденения люблю этих ублюдков.

Я думаю о том, каково им было, когда я стал тем, кем я есть. Стыдно, блядь. Но всё равно, я тут, с ними. А вот бедняжка Лесли никогда не увидит малютку Доун взрослой. Лес с Дохлым просто перепихнулись, и вот теперь, говорят, Лесли лежит в Южной общей, в Глазго, на искусственном поддержании жизни. Парацетамол, все дела. Она убежала в Глазго от мурхаусских торчков, но, в конце концов, стусовалась с Поссилом, Скрилом и Гарбо. От себя не убежишь. Наилучший выход для Лес — харакири.

Свонни был, как всегда, проницателен:

— В наши дни самый лучший продукт достаётся ёбаным «уиджи». Они сидят на чистой фармацевтике, а нам остаётся хавать всякий мусор, который попадается под руки. Эти суки переводят классный продукт, большинство из них даже не колется. Курить или нюхать дрянь — это же ёбаный перевод продукта, — шипел он презрительно. — А эта ёбаная Лесли. Она должна была наводить Белого лебедя на товар. Она хоть пальцем о палец ударила? Нет. Сидела и жалела себя из-за бэбика. И не стыдно ей. Пойми меня правильно. Всё дело в возможностях. Освобождение от обязанностей матери-одиночки. Мне кажется, она воспользовалась этим, чтобы расправить крылышки.

Освобождение от обязанностей. Классно звучит. Как бы мне хотелось освободиться от обязанности сидеть в этом ебучем клубе.

К нам подсаживается Джокки Линтон. Джоккин фейс имеет форму яйца, положенного набок. У него густые, чёрные с проседью волосы. Он одет в голубую рубашку с короткими рукавами. На одной руке наколка «Джокки и Элейн — любовь до гроба», а на другой — «Шотландия» и Вздыбленный лев. Увы, любовь прошла, завяли помидоры: Элейн давным-давно его бросила. Джокки живёт сейчас с Маргарет, которая терпеть не может эту наколку, но всякий раз, когда Джокки идёт перекрывать её новой, он нажирается под предлогом того, что боится, мол, заразиться ВИЧем через иглу. Всё это, конечно, брехня и отговорки, просто он до сих пор сохнет по Элейн. Я хорошо помню, как Джокки пел на вечеринах. Обычно он затягивал «Милого Боже» Джорджа Харрисона, это был его коронный номер. Джокки так и не выучил слова песни. Он знал только название и «я хочу узреть Тебя, Боже», а дальше — только та-та-та-та-та-та-та.

— Дэй-ви. Кэй-ти. Чу-дес-но-вы-гля-дишь-ку-кол-ка. Сле-ди-во-ба-Рен-тон-а-не-то-я-сбе-гу-сней! Ста-рый-ты-пьян-чуж-ка! — выстреливает Джокки по слогам, как автомат Калашникова.

Старушка строит из себя скромницу, меня тошнит от этого. Я прячусь за кружкой «лагера» и впервые в жизни наслаждаюсь абсолютной тишиной, которой требует игра в клубе бинго. Привычное раздражение тем, что за каждым твоим словом следят какие-то придурки, уступает место ощущению полнейшего блаженства.

У меня получился «дом», но я не хочу говорить об этом, не хочу привлекать к себе внимания. Но, видимо, сама судьба (в лице Джокки) решила пренебречь моим стремлением к анонимности. Этот мудак засёк мою карточку.

— ДОМ! У-те-бяж-дом-Марк. У-не-го-дом. ВОТ! Че-гож-ты-не-кри-чишь? Да-вай-сы-нок. Не-спи-блядь.

Я ласково улыбаюсь Джокки, в душе желая этой любопытной скотине немедленной насильственной смерти.

Мой «лагер» похож на содержимое забившегося толчка, пропущенное через СО2. После первого же глотка у меня хватает желудок. Папик хлопает меня по спине. Я не могу допить своё пиво, а Джокки со стариком опрокидывают кружку за кружкой. Заходит Маргарет, и вскоре они со старушкой здорово накачиваются водкой с тоником и «карлсберг-спешл». Начинает играть оркестр, и я радуюсь тому, что можно отдохнуть от разговоров.

Мама с папиком встают и танцуют под «Султанов свинга».

— Мне нравится «Дайр Стрейтс», — отмечает Маргарет. — Они поют для молодёжи, но это музыка для всех возрастов.

Меня так и подмывает решительно опровергнуть это идиотское утверждение. Но, в конце концов, я довольствуюсь беседой о футболе с Джокки.

— Рокс-бургу по-ра на-пен-си-ю. Это-са-ма-я-пло-ха-я-шот-ланд-ска-я-ко-ман-да-ко-то-ру-ю-я-зна-ю, — заявляет Джокки, выпячивая подбородок.

— Он не виноват. Какой у тебя член — так ты и ссышь. Кто там ещё, кроме него?

— Так-то-о-но-так… но-вот-ес-либ-он-по-ста-вил-вна-па-де-ни-и-сын-ка-Джо-на-Ро-бер-та. Он-э-то-за-слу-жил. Са-мый-класс-ный-фор-вард-фШот-лан-ди-и.

Мы продолжаем наш ритуальный спор, во время которого я пытаюсь проявить хоть какое-то подобие интереса, чтобы вдохнуть в него жизнь, но мне это катастрофически не удаётся.

Я замечаю, что Джокки с Маргарет поручили следить за тем, чтобы я никуда не улизнул. Они танцуют посменно и никогда — все вчетвером. Джокки с моей мамой — под «Странника», Маргарет с папиком — под «Джолин», потом мама опять с папиком — под «Вниз по реке» и Маргарет с Джокки — под «Последний танец за мной».

Когда жирный певец затягивает «Печальную песню», старушка тащит меня на танцплощадку, как тряпичную куклу. Мама важно танцует, а я смущённо дёргаюсь, обливаясь потом. Я чувствую себя ещё более униженным, когда до меня доходит, что эти мудаки лабают попурри из Нила Даймонда. Я вынужден плясать под «Голубые джинсы навсегда», «Любовь на скалах» и «Прекрасный звук». Когда звучит «Дорогая Каролина», я еле держусь на ногах. А старушка заставляет меня подражать остальным ублюдкам, которые машут руками в воздухе и поют:

— РУУУКИ… КАСАЮТСЯ РУУКИ… ТЯЯНУТСЯ РУУКИ… КАСАЯСЬ ТЕБЯЯЯ… КАСАЯСЬ МЕНЯЯЯ…

Я оглядываюсь на наш столик: Джокки чувствует себя, как рыба в воде, этакий лейтский Эл Джонсон.

За этой пыткой следует другая. Старушка суёт мне десятку и говорит, чтобы я взял ещё по одной. Видимо, сегодня на повестке дня развитие навыков общения и воспитание уверенности в себе. Я беру поднос и становлюсь в очередь у стойки. Перевожу взгляд на дверь, нащупывая хрустящую банкноту. Хватило бы на пару крупиц. Я мог бы за полчаса смотаться к Сикеру или Джонни Свону — Матери-Настоятельнице, чтобы выбраться из этого кошмара. Потом я замечаю, что у выхода стоит старик и смотрит на меня, как вышибала — на потенциального хулигана. Только он обязан не вышвыривать меня, а не выпускать.

Бред какой-то.

Я возвращаюсь в очередь и вижу эту девицу, Трисию Маккинли, с которой я вместе учился в школе. Мне не хочется ни с кем разговаривать, но деваться некуда — она узнала меня и улыбнулась.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация