Брэдли и Стейси вернулись в шесть, и Брэдли постучал большим
пальцем по Фри-Ви.
– Все устроено, дружище. Мы выезжаем сегодня вечером.
– Сейчас?
Брэдли улыбнулся без всякого юмора.
– Не хочешь разве увидеть себя нос к носу?
Ричардс понял, что хочет, и когда возникла заставка
«Бегущего», стал зачарованно смотреть.
Бобби Томпсон, не мигая, вставился в камеру из центра ярко
освещенного круга в море темноты.
– Смотрите, – произнес он. – Вот волк, рыщущий среди нас.
Огромное увеличенное лицо Ричардса появилось на экране. Оно
стояло с минуту, затем уступило место другой фотографии, на этот раз в виде
Джона Гриффена Спрингера.
Вновь на экране Томпсон, очень серьезный. – Сегодня я
обращаюсь в первую очередь к жителям Бостона. Вчера вечером пятеро полицейских
в агонии погибли в пламени подвала Бостонского здания ИМКА от рук этого волка,
устроившего хитрую безжалостную западню. Кто он сегодня? Где он сегодня?
Смотрите! Смотрите на него!
Томпсон на экране растворился, и начался первый клип,
отснятый этим утром. Стейси бросил их в почтовый ящик на Коммонвелс Авеню на
другом конце города. Ма держала камеру в задней комнате после того, как были
задрапированы окно и вся мебель.
– Все, кто смотрит меня сейчас, – медленно произнес Ричардс
на экране. – Не вы, техники, не вы, обитатели особняков, – не к вам, говноедам,
я обращаюсь. Вы, люди в кварталах Развития, в гетто, в дешевых домах. Вы, парни
в мотоциклетных бандах. Вы, безработные. Вы, малыши, взятые за наркотики,
которых у вас нет, и преступления, которых вы не совершали, потому что Система
не хочет, чтобы вы собирались вместе и разговаривали. Я хочу рассказать вам о
страшном заговоре, призванном лишить вас даже права дышать в…
Звук неожиданно превратился, в смесь писка, треска и
бульканья. Минуту спустя он совсем исчез. Губы Ричардса шевелились, но не
издавали ни звука.
– По-видимому, технические неполадки, – без запинки произнес
голос Бобби Томпсона, -но мы и не нуждаемся в том, чтобы выслушивать
радикальные бредни этого убийцы, мы и так знаем, с кем имеем дело.
– Долой! – завопила публика.
– Что вы сделаете, если встретите его на вашей улице?
– СДАДИМ ЕГО!
– А что мы сделаем, когда поймаем его?
– УБЬЕМ ЕГО!
Ричардс обрушил кулак на потертую ручку единственного кресла
в кухне-гостиной.
– Вот сволочи, – беспомощно произнесен.
– Ты думал, они позволят тебе выйти с этим в эфир? –
насмешливо спросил Брэдли. – О нет, дружище. Я удивлен, что они и столько-то
выпустили.
– Я так не думал, – слабо возразил Ричардс.
– Знаю, что не думал, – сказал Брэдли. Первый клип сменялся
вторым. В этом Ричардс призывал взять штурмом библиотеки, требовать карточки,
открыть правду. Он зачитал список книг о загрязнении воздуха и воды, данный ему
Брэдли. Ричардс на экране открыл рот.
– Вы все мудаки, – сказал он. Губы открылись для других
слов, но кто из двухсот миллионов зрителей заметит это?
– Идите на… свиньи. На… Комиссия Игр. Я убью каждую свинью,
которую увижу. Я…
Это продолжалось так долго, что Ричардсу захотелось заткнуть
уши и выбежать из комнаты. Он не мог сказать, был ли то голос подражателя, или
же речь была склеена из кусочков его записей.
За клипом последовало совмещенное изображение лица Томпсона
на экране и фотографии Ричардса.
– Задержите его, – сказал Томпсон. – Задержите убийцу. Он
поднимет злодеев вроде себя на мятеж, они пройдут по вашим улицам, насилуя,
поджигая и громя. Этот человек будет лгать, обманывать, убивать. Он уже делал
все это.
– Бенджамин Ричардс! – Голос звучал с холодным повелительным
ветхозаветным гневом. – Ты смотришь? Если да, знай, что тебе заплатили твои
грязные деньги за кровь. Сотню долларов за каждый час, что ты был на свободе –
всего пятьдесят четыре часа. – И еще пятьсот долларов. По сто за каждого из
этих пятерых.
Лица молодых полицейских с ясными чертами стали появляться
на экране. Фотографии были, очевидно, сделаны во время выпускного экзамена в
Полицейской Академии. Они выглядели юными, полными надежды и жизненной силы,
душераздирающе ранимыми. Нежно запела одинокая труба.
– А это… – голос Томпсона был хриплым от переполнявших его
чувств, -…это их семьи.
Жены, улыбающиеся в надежде. Дети, которых уговорили
улыбнуться в камеру. Множество детей. Ричардс, дрожа и испытывая тошноту,
опустил голову и зажал рукой рот.
Теплая и сильная рука Брэдли опустилась ему на шею.
– Эй, послушай. Нет же. Это все надувательство. Это все
подделка. Они были, скорее всего, сворой старых цепных псов, которые…
– Заткнись, – сказал Ричардс. – Только заткнись. Только.
Пожалуйста. Заткнись.
– Пятьсот долларов, – произнес Томпсон с бесконечной
ненавистью и презрением в голосе. Вновь на экране лицо Ричардса, лишенное
всякого чувства, если не считать кровожадного блеска в глазах. – Пять
полицейских, пять жен, девятнадцать детей. Получается как раз примерно
семнадцать долларов двадцать пять центов за каждого умершего, обездоленного, с
разбитым сердцем. Да, ты дешево берешь, Бен Ричардс. Даже Иуда получил тридцать
сребреников, но ты и этого не просишь. Где-то сейчас мать говорит малышу, что
папане вернется, потому что отчаянный алчный человеке оружием…
– Убийца! – Зарыдала какая-то женщина. – Низкий грязный
убийца! Покарай тебя Бог!
– Разрази его гром! – Над публикой раздавался монотонный
гул: – Задержать его! Он получил кровавые деньги – пусть умрет от насилия, как
жил. Пусть каждая рука поднимется на Бенджамина Ричардса!
Ненависть и страх в каждом голосе нарастали ровным пульсирующим
ревом. Нет, они его не сдадут. Они разорвут его в щелочки, как только увидят.
Брэдли выключил экран и повернулся к нему.
– Вот с чем ты имеешь дело, дружище. Как тебе нравится.
– Может быть, я их убью, – задумчивым тоном произнес
Ричардс. – Может быть, прежде чем меня прикончат, я доберусь до двадцатого
этажа и выловлю вонючек, которые это написали. Может быть, я их всех убью.
– Не говори больше! – дико разрыдался Стейси. – Не говори
больше об этом!
В соседней комнате тяжелым искусственным сном спала Кэсси.
