Надо поддать газу.
— Я уже не говорю о соответствии тому уровню ответственности, что диктует наша специальность! О цене ошибок, вызванных устаревшими циркулярами!— загремел он чуть ли не угрожающе, наблюдая за покрасневшим, словно Форт-Бридж, лицом Боба Фоя: все знали, что именно Фой разработал существующие порядки и всячески противился их изменению.— Система, которую мы имеем, когда за каждым инспектором постоянно закреплены определенные объекты, плодит нечистоплотность и попустительство, ибо ведет к завязыванию панибратских отношений с владельцами ресторанов и поощряет мелкую коррупцию.
Пока Фой пытался унять нервную дрожь, а Кибби фыркал, как рассерженный ежик, Скиннер изящным движением поменял слайды и принялся обрисовывать альтернативную схему работы, предусматривающую ротацию объектов и перекрестный контроль. К концу речи, однако, он почувствовал недомогание и начал сбиваться. Тело налилось тягучей усталостью, севший голос практически не достигал задних рядов.
— Дэнни, погромче, пожалуйста! Ничего не слышно,— попросила Шеннон.
Этот возглас вонзился Скиннеру в грудь, как стрела, пропитанная ядом предательства. Он попытался взять себя в руки, отогнать сокрушительную мысль, что Шеннон тоже претендует на должность старшего инспектора.
Подставляет меня, сучка! Специально. Вот ведь… не ожидал от нее.
— Прошу прощения… Легкая простуда,— пробормотал он, угостив Шеннон ледяным взглядом, и снова повернулся к таблице.— Э-э… пожалуй, на этом все. Я что-то выдохся… Детали изложены в пояснительной записке.— Он в изнеможении рухнул на стул.— Вопросы?
Повисла шелестящая тишина; люди недоуменно переглядывались. Затем раздался писклявый голос:
— А во сколько обойдется переход на новые процедуры?— Кибби подался вперед, его большие глаза злобно сверкали.
Из дробовика его… прямо в рожу. В упор — шмяк! И все дела.
— Я точно не подсчитывал,— брезгливо выдавил Скиннер, не поднимая головы.— Думаю, что недорого.
В лицах слушателей, как в зеркале, отразилась позорная беспомощность его ответа.
А всего-то делов — полчаса с калькулятором. Посидеть, прикинуть, нарисовать лажовые цифры. Показать экономический эффект. Пустить пыль в глаза этим уродам. Полчаса! Пришел бы вчера пораньше…
Фой изогнул губы полумесяцем. Одно его веко опустилось, а другое поднялось, как лепесток жалюзи.
— Недорого? С перекрестными-то проверками и перепроверками?— Он покачал головой с хорошо сыгранным трагизмом.— Кукушкины басни, дамы и господа!
Прежде чем Скиннер успел открыть рот, Кибби вновь подал голосок:
— Я полагаю, всем присутствующим… э-э… ясно, что новые процедуры обойдутся… мэ-э… недешево. Дэнни, насколько я понял, утверждает, что расходы будут перекрыты… мнэ-э… прибылями от туристического бизнеса. Однако оснований для таких надежд… мэ-э… нет. Вряд ли туристы смотрят на городские рестораны как на рассадники… мнэ-э… чумы и холеры. Кроме того, мы не имеем права бездоказательно… э-э… подозревать работников нашего отдела в нечестности и халатности. Прежде чем менять существующую систему якобы из-за того, что она… э-э… поощряет коррупцию, мы должны… э-э… убедиться, что это действительно… э-э… так. Иначе мы не только потратим деньги и время, но и подорвем… э-э… мораль коллектива. Может быть, Дэнни знает что-то такое, чего мы… э-э… не знаем?— Кибби улыбнулся.— А, Дэнни?
Скиннер ответил взглядом, исполненным такой яростной, клокочущей, концентрированной ненависти, что неуютно стало не только Кибби, но и всему залу. И взгляд этот не был мимолетным: Скиннер буравил оппонента, изучал, препарировал его душу, пока тот наконец не заморгал и не опустил в смущении голову. А Скиннер продолжал смотреть и не собирался отводить глаз. Пусть только хоть один мерзавец попробует что-нибудь сказать! Они хотят поговорить о взятках, о коррупции? Что ж, он готов к разговору! Этот гнойник давно пора расковырять!
Атмосфера в зале накалялась. Колин Макги прочистил горло и сказал:
— Думаю, для начала надо подсчитать, во что обойдется переход на новые процедуры. А что до возможных нарушений, то прежде чем делать выводы, нужны доказательства. Тогда можно говорить о перестройке. А менять зарекомендовавший себя порядок лишь на основании слухов и сплетен — это абсурд!
Кибби хотел было кивнуть, но не мог пошевелиться: Скиннер его словно загипнотизировал.
Купер почуял, что обсуждение заруливает в опасные воды. Воспользовавшись замешательством, он перехватил инициативу и объявил конец собрания. Все встали. Скиннер торопливо собрал бумаги и устремился к выходу.
— Это что за одеколон, Дэнни?— окликнул Боб Фой. Скиннер дал по тормозам и крутанулся на сто восемьдесят:
— Что?!
— Да ничего, мне даже нравится,— по-змеиному улыбнулся начальник.— Очень характерный запах. Интересный.
— Я не…— начал Скиннер и осекся.— Извините… Мне надо срочно позвонить.
Он чуть не кубарем скатился по лестнице в родной офис, яростно топча мелкую мозаику мраморного пола.
Укрывшись в своем закутке, он почувствовал, как кокаин выгорает вслед за утренним пивом, а на смену приходит страшное пустое похмелье. От ощущения давешнего могущества не осталось и следа. Каждый проходящий человек казался врагом, каждый телефонный звонок таил угрозу. Зловещим громом гулял по офису смех Фоя, и визгливый Кибби вторил ему шакальими обертонами, от которых волосы шевелились на затылке. Эта дрянь, ничтожество, мелкий и смешной противник вдруг обрел нечеловеческую, дьявольскую мощь. Случайно встретившись с ним глазами, Скиннер впервые за все время увидел не жалкую робость, а насмешливый и дерзкий расчет.
Пытаясь побороть похмельную вялость и упорядочить душу, Скиннер взялся разгребать бумажные завалы на столе. Он лихорадочно шуршал, скрипел и перекладывал папки, словно демонстрируя усердие и доказывая свою незаменимость. Но голова отказывалась служить: взявшись за одну стопку, он тут же бросал ее и зарывался в другую, затем в третью, и так по кругу, погружаясь в болото бумажного хаоса.
В пять народ начал расходиться, офис опустел. Скиннер расслабился, сбавил обороты и какое-то время сидел, погрузившись в себя, мусоля невеселые мысли. Сил не осталось даже на то, чтобы пойти домой.
В шесть затрещал телефон. Звонок был явно не по работе — все уже разбежались. Скиннер поднял трубку.
— Не бережешь себя, трудоголик!— посетовал дружище Макензи. И добавил неотвратимое: — Ну что, по пиву?
Скиннер принял это как помилование.
— Ну да,— ответил он с оттенком вины.
Как ни крути, исход вечера был предрешен. На одной чаше весов громоздились горы благоразумных доводов, доказывающих как дважды два, что надлежит отказаться и пойти домой, но их перевешивала скромная троица: во-первых, у него в кармане было тридцать семь фунтов мелочью; во-вторых, рабочий день уже кончился; и наконец, ему до дрожи в желудке хотелось выпить.
