— Отучит он меня!— возмущалась Кэролайн.— Размечтался!
Брайан Кибби сверлил сестру бешеным взглядом; та даже не смотрела в его сторону.
Он тобою управляет, подмял твою волю!
Джойс пребывала на вершине блаженства, чему немало способствовала расторопность Скиннера, исправно подливавшего ей вина.
— Дэнни,— спросила она с чувством,— ты посещаешь церковь?
— С религиозным фанатизмом, мадам!— Скиннер выпучил глаза и вскинул подбородок.
Кэролайн рассмеялась, Джойс тоже выдавила виноватую улыбку. Только Кибби сохранил каменное лицо.
— Увы, Джойс.— Скиннер перешел на серьезный тон.— В церковь я, признаюсь, не хожу. Зато вы, я слышал, посещаете ее регулярно.
— О да! Меня только это и спасло, когда бедный Кит…— Она помедлила, смахнула непрошеную слезу. Потом поглядела на сына.— Ну и конечно, когда их высочество изволили болеть.
Кибби при этих словах ощутил знакомое злое волнение, словно ему опять сделалось тринадцать лет. Залпом прикончив минералку, он схватил недопитую бутылку и опростал ее себе в бокал.
— Один глоток не повредит,— упрямо процедил он в ответ на встревоженный взгляд матери.— Правда, Дэнни? Как там говорится? Если нельзя, но очень хочется…
Скиннер шутливо поднял руки.
— Нет уж, меня не впутывайте.
Одним глотком, разумеется, дело не ограничилось, ибо на стол тихой сапой уже проникла вторая бутылка. От вина Кибби осмелел.
— Скажи-ка, Дэнни,— начал он, сверкая глазами.— Вот люди критикуют полицию, говорят про нее всякие гадости. Но это лишь до тех пор, пока их самих не ограбят. Или не побьют.
Скиннер молча пожал плечами, недоумевая, куда Кибби клонит.
— Я это к тому, что тебя, помнится, тоже отметелили. На стадионе после матча. А было бы здорово, если бы полиция вмешалась!
— Да уж… Кое-кому точно было бы лучше,— ухмыльнулся Скиннер.
— Полиция?— встрепенулась слегка окосевшая Джойс.— При чем здесь полиция?
— «Гуляем по луне», Джойс?— Скиннер подмигнул.
Джойс послушно улыбнулась, хотя за творчеством Стинга не следила и понятия не имела, о чем идет речь.
Еще несколько бутылок спустя всем стало ясно, что Джойс Кибби проводит время просто отлично.
— Должна вам п-признаться… ик… у меня к-кружится голова!
Она блаженно улыбалась, радуясь, что Брайан и Дэнни наконец-то помирились и мирно сидят за одним столом. Потом комната начала вращаться, и ей стало не до смеха.
— О боже…
— Ma, ты в порядке?— весело спросила Кэролайн. Она тоже была довольна вечером: мать в кои-то веки напилась, Дэнни с братом не подрались, чего еще желать? Поднявшись, она объявила: — Все, ее пора везти домой.
— И то правда, засиделись.— Скиннер тоже встал и спросил счет.
Кибби махом прикончил двойной бренди и заказал следующий.
— Ночь только начинается, Дэнни,— сказал он со смутной угрозой.— Куда ты торопишься? Или уже сломался?
Скиннер посмотрел на него с интересом. Со стороны можно было подумать, что ничего страшного не происходит, обычная полупьяная бравада двух бывших сослуживцев. Но глаза Кибби светились тусклым волчьим огнем — и долгая ночь действительно только начиналась.
Днем он весел — смеется, поет…
— Вы оставайтесь, если хотите,— сказала Кэролайн, пытаясь вытащить из-за стола лопочущую мать.
Скиннер пришел ей на помощь: взяв Джойс под локоток, повлек ее к гардеробу, мягко выговаривая за неразумное поведение. Воспользовавшись моментом, Кибби отозвал сестру в сторону. Она вздохнула и приготовилась выслушать очередную гадость в адрес Дэнни. Кибби печально повел глазами и убито прошептал:
— Я ее распистонил, Кэр… Железную дорогу. Разломал на кусочки. И рельсы, и холмы, которые мы с отцом… Не знаю, что на меня нашло.
Кэролайн увидела его зрачки, налитые чудовищной болью.
— Ох, Брайан… Ну ничего, ты еще починишь…
— Есть вещи, которые починить нельзя!— уныло воскликнул Кибби.— Они так и остаются сломанными.
При этих словах Скиннер, помогавший Джойс найти рукава, посмотрел на Кибби с нехорошим вниманием.
Кэролайн почувствовала, что воздух загустел от напряжения. Она неуверенно попрощалась со Скиннером. Тот в ответ лишь рассеянно кивнул: его мысли были заняты словами Кибби, который, судя по всему, догадывался о проклятии.
Он что-то знает. И намеревается нас обоих убить своим пьянством.
Подавив панику, Дэнни Скиннер с улыбкой принял предложение Кибби переместиться в соседний бар. А что ему еще оставалось? В груди ходили вихри самых разных эмоций, но главенствовала одна: безумцу надо показать, что его поведение гибельно для них обоих.
Два странных собутыльника, отделавшись от женщин, нырнули в ближайший бар и расположились за стойкой. Скиннер со смесью тревоги и восхищения наблюдал за Кибби: тот усаживался на высокий стул с решимостью гладиатора, идущего в последний бой.
— Брай, послушай… Это же глупо. Пьянство ни к чему хорошему не приведет. Уж я-то знаю.
— Я тебя не заставляю, Скиннер! Не хочешь — не пей. А я выпью с удовольствием.— Кибби кивнул бармену.
— Брай, послушай…
Но перед его оппонентом уже стояла кружка пива и стопка виски, и Скиннер из соображений самообороны вынужден был продублировать заказ.
Ну ладно, поехали. На сколько его хватит? Пара-тройка таких пьянок — и капут, опять в больницу угодит. И тогда я ему объясню, что это гонка без победителя.
— Ты меня не перепьешь, Брайан,— заявил Скиннер, опрокидывая стопку.— Пустая затея.
— Зато уж попытаюсь от души,— злобно ответил Кибби.— Даже не сомневайся! И кстати, можешь оставить свою лощеную любезность, раз уж мы одни.
Фыркнув, Кибби поднес к потрескавшимся губам бокал абсента, возникший у него в руке словно по волшебству.
Давай, проклятый Скиннер! Покажи, на что ты способен! Абсент, виски, пиво, водка-джин, гребаные амфетамины — что хочешь! Давай, злобный выворотень, исчадие Сатаны!
Помоги мне, Господи!
Помоги мне!
Скиннер смерил Кибби долгим изучающим взглядом: перед ним сидел практически незнакомый человек… Ну и хер с ним! Внешность могла измениться, однако, по сути, это был прежний Кибби, профессиональный неудачник, которому протянули руку дружбы, а он зашипел и спрятался в свою вонючую раковину.
— Что ж, я готов!— с усмешкой сказал Скиннер.— И запомни: в каких бы кознях ты меня ни подозревал, это все ерунда по сравнению с тем, чего ты заслуживаешь.
Подняв пивную кружку, он энергично отхлебнул.
Парадокс заключался в том, что, произнося обидную тираду, Скиннер вдруг понял: он не чувствует к Кибби былой ненависти.
