– Придётся зашивать, – сказал Терри.
– Прости, Билли, – робко сказал Голли, как парнишка, который написал в постель и извиняется перед отцом.
Помню, Стив Дойл выкрикивал нам вслед смертельные угрозы, но мы скакнули в такси и поехали в травмпункт. Тогда я ещё так и не понял, что Дойл ударил меня не кулаком, а финкой. Я-то видел его руку. А все говорили, что меж пальцев было лезвие. Мне наложили восемь швов. Собственно, это был его единственный удар.
Так как рана была прямо на подбородке, пришлось отложить бой с ливерпульцем Кенни Парнелом. Это могло стоить кое-чго Пауэру и Гилфилану, а они могли повесить эту сумму на Дойла.
С тех пор я его, кажется, и не видел.
С парковкой на Джордж-стрит полный беспредел. Пришлось дважды проехать туда-обратно, прежде чем я увидел, как белое «вольво» сдаёт задом, и я тут как тут, занял её место. Сириус. До сто пятого дома ещё дойти надо. Сперва я решил, что Гилфилан спиздел, по этому адресу расположен банк, абсолютно пустой, как будто перед ремонтом. Я потянул дверную ручку и увидел Гилфилана, он говорил с охранником. Зачем в таких местах ставят охрану, непонятно.
В глубине за письменным столом сидит здоровенный толстяк. Я узнал его по первым рядам возле ригна. Дэвид Александр Пауэр, или Тайрон, как его называют. Огромный детина, чёрные волосы торчат щеткой.
– Ну как тебе здесь, Билли? – спрашивает он, оглядывая пустое пространство, – неплохо, а?
– Если вам нравятся банки, то да.
Пауэр встаёт и направляется к чайнику. Спрашивает, не хочу ли я кофе. Я киваю, и он берётся его сделать. Он не такой, каким я его себе представлял. После знакомства с Гилфиланом я думал, он будет вести себя серьёзно так, резко, выделываться, типа, гангстер. Однако этот здоровяк оказался таким расслабленным и добродушным, что твой любимый твой любимый дядюшка, который занялся бизнесом.
– Знаешь что, Билли, через десят лет эту улицу будет не узнать. Весь район от Вест-Энда вплоть до места, известного нам как Толлкросс. Знаешь, что здесь будет?
– Офисы, что ещё.
Пауэр улыбается и протягивает мне ирлиндскую кружку.
– Верно, но и более того – это будет новый финансовый центр Эдинбурга. И что тогда поизойдёт со всеми этими крепкими старыми постройками?
Я молчу.
– Всё изменится, – объясняет он, – здесь будет развлекательный центр. Но не такой, как на Роуз-стрит с липкими пабами для туристов и пивнухами, куда спользаются жители окраин, чтоб бухнуть в центре. Ничего подобного. Тусовщики, что рейвятся сейчас без устали, станут на десять лет старше и захотят комфорта и спокойствия.
Я вспомнил толпы танцующих на пустырях и в потных ангарах.
– Сложно представить, чтоб они этого захотели, – говорю.
– И тем не менее так оно и будет, – ухмыльнулся Пауэр, – когда-нибудь мы все к этому приходим. И Джордж-стрит будет таким местом. У нас есть Вест-Энд. Должно быть что-то посередине. Он остановился и развёл руками. – Джордж-стрит. Улица приятных предклубных баров, в интерьерах классических зданий старых банков. Достаточно стильных для молодой публики, достаточно просторных, чтобы устроить что-то ещё, когда лицензирование со временем упростится. Но не больше и, конечно, не стильнее, чем «Бизнес-бар». – И он обвёл глазами помещение, после чего похлопал себя по пузу. – Однако надо перекусить. А не продолжить ли нам этот разговор за ленчем в «Кафе-Рояль»?
– Почему бы нет, – ответил я на ухмылку здоровяка.
И вот мы в устричном баре: я, Пауэр и Гилфилан. Я пью минералку, Пауэр, как положено, попивает «Боллинжер». Устриц я ем впервые, и они мне не слишком нравятся. Это, должно быть, заметно.
– Вкус к этому приобретается с годами, Билли, – улыбнулся Пауэр.
Гилфилан почти ничего не говорит. По всему видно, что главный здесь Пауэр. В отличие от Гилфилана он не строит из себя гангстера, и это, наверное, означает, что ему и так нормально, он не парится.
Подумав об этом, я решил спросить кое-что и посмотреть, как он отреагирует, если я перестану обходить щекотливые темы.
– Вот, – я дотронулся до своего шрама, – это вы поставили Дойла на место?
Пауэр поморщил нос и впервые показался мне слегка раздражённым, как будто я своей прямотой нарушил некий протокол. Но тут же рассмеялся.
– Дерёвня, что бы мы без них делали?
– Я сам с окраин, – говорю.
Пауэр широко осклабился. И тут я впервые увидел это в его глазах, не суровость, даже не злость, просто другое измерение, где он может оказаться, если ему надо, и нормально себя чувствовать. И способность эта дана очень немногим.
– Я тоже, Билли, оттуда. С реальных окраин, не с какой-нибудь пошлой усадебки типа Стенхауса, – засмеялся он, и я, по правде, подхватил. – Я попробую выразиться точнее, речь не о плебеях, коими все мы являемся, а о специфическом менталитете. Возьмём Дойла: я хорошо знал его отца. Та же история. Если б их амбиции выходили за пределы района, они были бы опасны. Однако их район – это всё, что они знают, там они чувствуют себя в безопасности. Дойлу довольно рулить курятником, купить у города квартиру, совершить парочку мошенничеств с жирорасчётами и чеками за квартиру, немного ростовщичества, порошочки, таблеточки, всё. Отлично. Пусть себе. Только когда такие, как он, начинают на что-то претендовать, приходится волноваться.
Тут уже я улыбнулся. Пауэр чёткий чувак, Дойлы у него на мушке.
– И что тогда?
– Если это придурки, приходится их проучить. Если нет, берёшь к себе, вписываешь в тему. Чем более сильные люди тебя окружают, тем ты сам сильнее. – Он кинул взгляд на Гилфилана. – Но речь идёт не о физической силе. Это всегда можно купить. Главное здесь, – он постучал себе по голове, – вот где всё происходит.
Когда я попрощался и пошёл за машиной, моя голова кружилась. Я-то думал, Пауэр мне будет противен, я уже записал его в уроды типа Гилфилана. Но нет, получалось, что он мне понравился, я стал относиться к нему с уважением, даже восхищением. Бред, конечно, но из-за этого впервые за долгое время мне было по-настоящему страшно.
Итальянские воспоминания
Добравшись до машины, я резко стартую, пытаясь прочистить голову. Еду по обходной дороге в сторону Массербурга и останавливаюсь у Луки выпить кофе. Обед из «Кафе-Рояль» камнем лёг на кишки. Ронни, возможно, будет ворчать, но, в конце концов, это была его идея. Пожрать я жуть как люблю: чем больше ем, тем больше хочется. Даже вот теперь соблазняюсь Лукиным мороженым: мой старик водил меня сюда на мороженое, когда я был маленьким. Этот вкус не забывается. Теперь это, конечно, не так вкусно. То есть мороженое, может, и прежнее, только вот мои рецепторы изменились. Всё меняется.
Свой бар, собственный бизнес. Звучит неплохо. Единственный способ заработать денег – это иметь собственный бизнес: покупать и продавать. А деньги – единственный способ завоевать уважение. Ужас, конечно, но таков мир, в котором мы живём. Деятели типа Киннока из лейбористов все твердят о врачах, и сёстрах, и учителях, о тех, кто заботится о больных и учит детишек, и все кивают, соглашаются. Но в то же время думают, не, я на такую работу ни за что не соглашусь, мне нужны деньги. Беспредел, но ничего не поделаешь. С окружающими людьми стараешься вести себя прилично, а все остальные пусть катятся ко всем чертям, и так у всех.
