Я допил кофе и пошёл обратно к машине.
По пути домой я засёк знакомую фигуру, идущую под дождём. Эту походку я распознаю где угодно: покатые плечи, руки ходят туда-сюда, голова качается из стороны в сторону, и над всем этим колышется копна мелких кудряшек.
Петух потрёпанный.
Я тихонько забрался на тротуар, подъехал к нему, затормозил и как заору:
– ТЕРЕНС ЛОУСОН! ПОЛИЦИЯ ЛОТИАНА!
Этот гусь медленно оборачивается, изображая спокойствие, но вижно, что в штанишки он наложил.
– Иди ты на хуй, Биррелл, – увидел меня.
– Вышли за границы района, не так ли, мистер Лоусон?
– Ну-дык, зашёл тут к одной тёлочке… – говорит.
Гвиздит. Терри и тёлки, ну да, конечно, более чем вероятно, но не здесь, в Грандже. Если не считать того короткого перерыва в Италии, где он видел, как жарится другая половина человечества, он в жизни не был с девчонкой, чья мама не получала бы счёт на квартиру из районного муниципального управления Эдинбурга.
– Не надо, Лоусон, ты здесь барахлишко притыривал. Беспредельщик.
– Иди ты на хуй, – смеётся он.
– Ну что ж тогда? Значит, и подвозить тебя не надо?
Ищи дурака. На улице дождь, и Терри забирается в машину. Белая вельветовая куртка намокла на плечах. Он потирает ладони.
– Ну что ж, Биррелл, мой повелитель. На ждёт один из спальных районов нашего города, который мы оба так хорошо знаем и любим, – говорит он и добавляет: – Пронто.
И мы стали говорить об Италии. Помню, как мы дошли до Ватикана, и Терри, оглядев площадь Святого Петра, запел: «Нет Папы в Риме, часовни не портят мне вид…»
Тут подлетела охрана Ватикана, скрутила мудака, а нам простофилям пришлось всё улаживать. Полный беспредел.
– Ты же вроде «хибби», Лоусон, – говорю.
– Да, но и этих гондонов нужно подъебнуть. Это ж крупнейшая в мире банда рэкетиров.
Помню ещё, он купил в сувенирной лавке пепельницу в виде распятия. Я подумал, что это дурной вкус, и взял себе в виде Колизея.
Да, в Риме мы тогда покурощали. Терри с самого начала раскачал свой хоботок. Я такой:
– Давай затусуем с ребятами из самолёта. Из Файфа, реальные пацаны.
– Ох, мистер Биррелл. Я тебе один умный вещь скажу, – начал он, заглядываясь на девчонок, что сидели напротив нас в кафе на набережной, – качество пёздочек превосходит здесь всякие ожидания. Наши дворовые мохнатки им в подмётки не годятся. Мне похуй на футбол и как достать билеты. Проиграет ли Шотландия все матчи шесть – ноль или выиграет грёбаный Кубок мира – мне насрать. Я приехал сюда поебаться. Точка.
– Боже мой, но это же Кубок мира…
– Да начхать. Если ты думаешь, что я буду тусоваться с упырями в шотландских рубашках, с красными рожами и волосатыми жопами, будь они из Файфа или откуда ещё, и петь «Цветок Шотландии», а потом снова петь «Цветок Шотландии», а потом снова петь, то можешь пойти на хуй вместе с ними, малютка Джим. Потому что это, – он величественным жестом простёр руку в сторону девчонок с тёмными очками поверх причёсок (с тех пор он тоже так носит), – это тот холст, который секс-живописец Джус Терри Лоусон рождён покрыть белой маслянистой краской.
Впоследствии я лишь изредка натыкался на него в гостинице, или на железнодорожной станции, или когда он выслеживал меня, чтобы выклянчить денег. Я глазам своим не поверил, когда однажды увидел этого лицемерного поддонка, натурально в килте.
– Спёр у чувака из гостиницы, где вчера ночевал. Он пошёл в душ и оставил дверь открытой. Осёл. Сидит как влитая. Тёлкам нравится до дури, чувак, надо было раньше догадаться. Отчего, ты думаешь, столько уродов из Шотландии едет на международные матчи в килтах? Тёлочка меня спрашивает: «А што шотлянды носят под килтом?» Я чуть-чуть приподнимаю, в рамках приличия, под столом и показываю своё добро. Она такая: «Фсё в порятке. А как шотлянды делают любофь?»
– И ты берёшь бутылку скотчка и присовываешь в горлышко. Он изображил губами пердёж.
– Жалоб не поступало, Биррелл, в этом можешь быть уверен.
Да, там он оттянулся по полной, надо отдать ему должное. Теперь, когда у него появился вкус к иностранкам, он ждёт не дождётся, когда мы поедем в Мюнхен. Только об этом и говорит, но, если подумать, и я тоже, и все мы.
Когда мы подъехали к магазинам прямо возле нашего квартала, Терри засёк Голли. Тот ругался с Полмонтом, этим, Макмюрреем. Она с ребёнком стояли неподалёку. Они, похоже, уже готовы помахаться. Нам это ни к чему, после всех этих историй. Мы притормозили и вышли, но урод уже учесал. Малыш Голли весь на взводе, и Терри старается его успокоить. И я туда же, но тут я увидел старушку миссис Карлопс. Она вышла из супермаркета и тащит две огромные сумки. Я взял её поклажу и кинул в багажник.
Терри и Голли позвали меня выпить по кружечке, но в этой компании одной кружечкой никогда не обходится. Кроме того, в поездке мы ещё побухать успеем. Я извинился и повёз миссис Карлопс домой.
Старушка осыпала меня благодарностями. Божий одуванчик, она никогда сама ничего не попросит, а живёт от нас в доме напротив. Как будто я пущу её тащить эти тюки по лестнице.
Дома ни мамы, ни папы. Рэб с девчонкой сидят на диване, смотрят телик, передачи для домохозяек и безработных.
– А где мам?
– В городе с тётей Брендой. Сегодня её очередь.
– А пап?
Рэб приставил руку к губам и прошептал:
– Он на занятиях на кулинарных курсах.
Девчонка прыснула как обдолбанная. Мне сразу почудился запах хэша, а тут смотрю, у Рэба в руках огромных косяк. Меня не радует, что он стебётся над отцом перед какой-то укуренной коровой. Старик хоть что-то пытается делать. А он ещё тут смолит всякую дрянь, совсем оборзел.
Но устраивать сцены – не для меня.
– Ну и чего поделываешь? – спрашиваю.
– Как обычно, а ты – тренировался?
– Когда должен вернуться отец?
– Фиг знает.
Я вот призадумался, интересно, он спит с этой тёлкой или так просто – тусуется. То, как они расслаблены друг с другом, как смеются ни про что, заставило меня задуматься о нас с Антей. О нашей жизни. Наших деловых отношениях. Бред какой-то: нельзя же завидовать двум лоботрясам, которые, может, даже и не спят вместе.
Теперь я чувствую себя так, как отец, должно быть, весь день себя чувствует, даже сверх меры, и уже начинаю жалеть, что не пошёл с пацанами.
Нет. Сосредоточься. Обознать цель.
У нас с Рэбом разные пути-дорожки.
Ключ повернулся в двери, это пришёл отец.
ЭНДРЮ ГЭЛЛОУЭЙ
Подготовка
Три недели я ждал результатов. Я думал, что свихнусь, но столько было суеты, столько других проблем, что я едва заметил, как прошло время. Когда я всё же думал об этом, что чаще случалось по ночам, я не мог понять, насколько оно усилило тревогу и страх, которые я постоянно испытываю уже не знаю сколько лет.
