«Балморал»
Моложавая женщина с бледным напряжённым лицом сидела нога на ногу на кровати гостиничного номера. Оторвавшись от журнала, она зажгла сигарету, рассеянно оглянулась, ни на чём не сосредотачивая взгляд, и выпустила колечко дыма. Ничего особенного – номер как номер. Она поднялась, чтобы выглянуть в окно, и увидела возвышающийся над ней замок. Сам по себе факт не вполне обычный, сейчас он её не впечатлял. Вид из окна для неё стал таким же скучным и двухмерным, как фотообои.
– Ещё один город, – задумчиво прошептала она.
В дверь постучали уверенно и ритмично, и крепко сбитый мужчина вошёл в номер. У него была стрижка «ёжик» и очки в серебряной оправе.
– Дорогая, всё в порядк? – поинтересовался он.
– Да вроде.
– Пора звонить Тейлору и идти ужинать.
– Я не голодна.
Она кажется такой маленькой на этой массивной кровати, подумал мужчина, задержавшись взглядом на её обнажённых предплечьях. Под кожей ни мясинки, и наблюдение это встрепянуло его собственную пышную плоть. Голова – обтянутый пластикоподобный кожей череп. Она дотянулась до тумбочки и стряхнула пепел в пепельницу, а он вспомнил, как выебал её, всего лишь однажды, и как давно это было. Она не слишком концентрировалась и, в общем, не кончила. Он так и не смог пробудить в ней страсти и после всего чувствовал себя унылым попрошайкой, которому выдали милостыню. Грубое оскорбление. Но он сам виноват, спутал дело с удовольствием; впрочем, последнего-то и не получилось.
Тогда примерно эта фигня с расстройством аппетита и началась. Франклин напрягся, подвис на секунду, понимая, что готов в стотысячный повторить сцену, которая в стотысячный же раз ни к чему не приведёт.
– Послушай, Катрин, ты же знаешь, что сказал доктор. Ты должна есть. Не будешь есть – помрёшь… – неуверенно сказал он, опустив слово «мясо». Сейчас оно казалось совсем неуместным.
Она быстро взглянула на него и отвела пустой взор. При определённом свете её умиротворенное выражение уже походило на посмертную маску. Франклин испытал обычный отлив смирения.
– Сейчас позвоню консьержу…
Он поднял трубку и заказал клубный сэндвич и кофейник.
– Я думала, вы с Тейлором пойдёте ужинать, – сказала Катрин.
– Это тебе, – сказал он, безуспешно стараясь прикрыть болезненное обострение убаюкивающим смирительным покрывалом.
– Я не хочу.
– Ну попробуй, детка, пожалуйста! Попробуешь? Ради меня, – взмолился он, тыкая в себя пальцем.
Но Катрин Джойнер была уже далеко. Она едва заметила, как её старинный друг и менеджер Митчелл Франклин Дилэни-младший вышел из номера.
Хер наружу для девчонок
– Хер наружу для девчонок, – крикнула Лиза студенческого вида парням, которые проходили мимо них по вагону.
Один струхнул и раскраснелся, другой – посмотрел на них и улыбнулся. Когда жертвы перешли в следующий вагон, Энджи и Шелла захихикали. Шарлин, которая была моложе своих подружек (им было лет по двадцать пять), выдавила натужную улыбочку. Они часто шутили насчёт «малышки Шарлин» и какое растлевающее воздействие они на неё оказывают. Шарлин так полагала, что эти трое кого хочешь растлят.
– То ж подсосы сопливые, – сказала Энджи, качая головой и убирая со лба копну каштановых кудряшек.
Здоровенное круглое лицо, залепленное косметикой, крупные руки с неприятно длинными красно-жёлтыми искусственными ногтями, которые она налепила на Ибице. При ней Шарлин чувствовала себя маленькой девочкой, и иногда ей ужасно хотелось зарыться в убежище её огромной груди, которая, казалось, минут на десять предвосхищает вход её подруги в любое помещение.
Лиза встала, и Энджи с Шелой мгновенно затарахтели.
– Уж не в погоню ли ты за сопляками собралась? Ебливая сучка, – усмехнулась Шела.
Шела высокая, долговязая, с короткими, торчащими как шипы прядями крашенных перекисью волос, тонких и сухих, как она сама. Пьёт и ест, как свинья, а всё равно худая, фигура как у плечиков. Перематерит и перепьёт любого заядлого бухарика и матершинника. Энджи не нравилось, что все, кроме неё, могли есть и пить, что захотят, а стоило ей только посмотреть на пакетик чипсов, как это уже отображалось на весах.
– Я что, пизданутая, – сказала Лиза, при этом хитровато так кивнула, – пойду в сортир покурю. – И она двинулась, преувеличенно раскачивая бёдрами, пародируя модель на подиуме. Она коротко обернулась, чтоб оценить реакцию своих подруг, и подивилась на их средиземноморский загар; как хорошо с ним выглядишь и чувствуешь себя. Это стоит того, несмотря на риск заболеть раком кожи, а к сорока стать похожей на старую высохшую сливу. Поживём – увидим.
Энджи подмигнула Шарлин.
– Ты жопой можешь гуды накрасить, – крикнула она вслед Лизе и, повернувшись к Шеле и Шарлин, спросила: – Вы сомневаетесь, что эта корова пошла выменем махать перед рыбаком в лодке?
– Да, она ещё нескоро на землю после Ибицы спустится. Прос-с-ститутка, – засмеялась Шела.
У Шарлин заныло в груди от одной мысли, что всё это заканчивается. Не оттого, что заканчивается отпуск, и даже не оттого, что придётся идти на работу: у неё есть столько историй, что на какое-то время сносная жизнь ей обеспечена. Ей было больно оттого, что они не будут вместе каждый день. Она будет скучать по ним, особенно по Лизе. Забавно, но именно её она знала очень давно. Они вместе работали в комитете по транспорту. Лиза с ней тогда особо даже не разговаривала, и Шарлин думала, что она для неё слишком молодая и не слишком прикольная. Потом Лиза собрала вещички и отбыла в Индию. И только в прошлом году, когда Лиза вернулась в Эдинбург, она наконец подружились с Шарлин, которая к тому времени уже затусовала с её старыми корефанками Энджи и Шелой. Шарлин думала, что Лизе будет сложно принять её. Однако случилось обратное, и они быстро стали близкими друзьями. Лиза – та ещё машина.
– Так она ж сказала, что хочет вечером куда-нибудь пойти, Фестиваль ведь в разгаре, – сказала Шарлин.
– На хуй, я пойду спать, – сказала Шела, вытаскивая из уголка глаза крошку со сна.
– Одна? – дразнилась Энджи.
– Это точно. С меня довольно. У некоторых из нас между ног нормальные пихвы, клуша, а не тоннель под Ла-Маншем. Если б ко мне домой пришёл этот Леонардо Дикаприо с пятью граммами кокоса и двумя бутылками «бакарди» и сказал: «Пойдём, детка, в кровать», я бы обернулась и ответила: «Дружище, давай как-нибудь в другой раз».
Шарлин, испытывая нездоровую ажитацию, смотрела, как Шелла вытянула из глаза козявочку, скатала её и выкинула. Шарлин старалась, чтоб кривляния подруги не слишком её обламывали. Ибица с этой тусой – место не для слабых духом, и временами ей казалось, что это уже слишком.
Итоговый счёт говорил сам за себя: 8, 6, 5 и 1.
Один – понятно, это Шарлин. Было ещё два, с которыми она не дошла до финала, один из них был куда лучше, чем то напряжённое тырканье, которое в итоге получилось. Даже в отпуске Шарлин ненавидела случки на одну ночь.
