— Если этот больной педик Дениз явится сюда, не смей говорить с ним! В любом случае только не тогда, когда я рядом!
Я нашел это слегка раздражающим и обидным. Ее вражда с Денизом не имела ко мне никакого отношения.
— Разумеется я должен говорить с Денизом, он — мой друг. Я, твою мать, практически вырос с Денизом. И прекрати все это гомофобное дерьмо; это абсолютный отстой.
Она тут выдала нечто, что вызвало у меня мороз по коже.
— Не удивительно, что люди говорят о тебе, дескать ты умник и выпендрежник, — прошипела она в ярости и удалилась.
— Что... кто сказал... — промычал я ей вслед, но она скрылась в кухне.
Я был слишком размякший, чтобы испытывать паранойю, но ее слова звенели в моей голове и паранойя в конце концов накатит на меня с такой же несомненностью, как ночь сменяет день. Я буду сидеть завтра у моего отца, пытаясь делать вид, что не чувствую себя больным, несчастным и ничтожным, и ее слова будут впиваться в мой организм психическими колючками, и я буду мучиться, размышляя об их смысле, безжалостно терзая самого себя. От меня много чего будет можно ожидать.
Я разговорился со Спадом Мерфи, приятелем Рэйми Эйрли. Мне нравится слушать Спада и Рэйми. Мы познакомились несколько лет тому назад, и они всегда были тогда рядом, и они по-прежнему остаются поблизости. Выжившие. От таких людей на самом деле ничему нельзя научиться, но их треп воспринимается нормально. Спад все еще сокрушался по поводу того, что его кинул много лет тому назад лучший друг. Сделка была связана с джанком и его друг скрылся со всеми деньгами, вырученными от продажи.
— Лучшие друзья, если так можно выразиться, лучшие друзья, понимаешь? Затем кореш идет и выкидывает номер, типа этого. Абсолютное кидалово, как бы так сказать. Понимаешь?
— Да, в наши дни ты не можешь доверять даже друзьям, — сказал я, и осознание этого вызвало у меня первый приступ реальной паранойи за весь день. Я коснулся пальцем моего шрама. Спасибо, блядь, Хобо; по крайней мере у меня есть конкретное подтверждение этой паранойи.
— Это же просто, скажем так, наркотики, корешок. Это ужасно, типа, но когда бы в деле не появлялись бабки, дружба спускается в унитаз, врубаешься?
Мы поболтали еще немного, затем к нам подошла слегка пьяная Тина, размахивавшая бутылкой Diamond White.
— Я вдохну огонь в твоего друга, — заявила она, вот так буквально, потом подошла к Ронни и села рядом с ним.
Следующее, что я увидел, это как они обнимались и целовались, или скорее Тина вылизывала все лицо Ронни.
— А было бы неплохо, если бы кто-то вдохнул в меня такой огонь, корешок, это было бы клево, типа, — заметил Спад.
— Нет, я разочарован в женщинах. Я бесполезен для серьезных отношений, Спад. Я эгоистичный блядун. Фишка в том, что я никогда даже и не старался этого скрывать и строить из себя кого-то еще. Возьмем тут, к примеру, Олли, — решился высказаться я.
— Эта маленькая готическая кошечка, с которой ты пришел, типа? — спросил он.
— Она разыгрывает из себя ангела. Взяла меня к себе домой после того, как я схлестнулся с этим мудаком Хобо...
— Так бы поступила хорошая женщина, корешок. Ты должен быть ей признателен, типа.
— Я уже наслушался этого. Один приличный добрый поступок и она думает, что это дает ей право говорить мне, как нужно жить. То есть: никакой наркоты, получить работу, поступить в колледж, купить какую-то одежду, не говорить с людьми, которые ей не нравятся, даже если ты и знал их всю свою долбанную жизнь... все это типичное девичье дерьмо, старый. И как же это достало!
— Да, это довольно серьезное мозгоебство, корешок. Не то, чтобы я действительно мог что-то посоветовать. Чиксы и я, типа, это своего рода масло и вода, понимаешь? Я люблю, когда мы путаемся друг с другом, общаемся, это довольно неплохо, но каким-то образом из этой смеси ничего путного никогда не выходит.
К нам снова вернулась Олли. Она обвила меня руками.
— Я хочу, чтобы мы пошли домой, — прошептала она, считая себя, наверное, Жанной Д"Арк. — Я хочу пойти домой и трахнуть тебя.
Меня передернуло от страха при этой мысли. За этот уикэнд я принял слишком много наркотиков. Ебля меня совершенно не волновала. Она просто казалось дико бессмысленной, абсолютно пустой тратой времени. Мы не испытывали по отношению друг к другу сильных чувств, мы просто расходовали наше время, ожидая, когда проявится что-то реальное. Мне не хотелось трахаться просто во имя самого процесса; мне хотелось заниматься любовью. С кем-то, кого я люблю по-настоящему. Да, разумеется, приходят такие времена, когда нужно снять сексуальное напряжение, опорожнить сумку, так сказать, но не тогда, когда ты по уши в наркотиках. Прямо как прошлым днем, когда мы трахались. Это напоминало совокупление двух скелетов. А я просто думал: «Какого хуя мы этим занимаемся?»
И еще одно беспокоило меня даже больше, чем ебля, а именно зависание у Олли целыми сутками. Мне не нравились ее друзья. Они проявляли ко мне враждебность и вели себя со мной довольно бесцеремонно, что по-настоящему, впрочем, не волновало меня. На самом деле я получал от этого удовольствие. Но вот что действительно меня заебывало, так это то, как они свысока относились к ней. Все они представляли собой типичных завсегдатаев Сити Кафе: официантки, страховые агенты, клерки в местных государственных учреждениях, бармены и т.д., которые хотели быть музыкантами, актерами, поэтами, танцорами, художниками, драматургами, кинорежиссерами, моделями, и они были одержимы своими альтернативными карьерами. Они проигрывали свои скучные пленки, декламировали свои бездарные стихи, расхаживая с важным видом как павлины, и разглагольствовали с безудержным догматизмом об искусстве, от которого они были отлучены. И дело в том, что Олли потакала этому их снисходительному отношению. Ее друзья хотели походить на кого-то еще, она же только хотела стать такой же, как они. Я допускал, что у меня отсутствуют амбиции, но все же как она могла не видеть, насколько ограничен ее кругозор. Когда я упомянул об этом, я был заклеймен как завистник и злопыхатель.
Мы начали ругаться, и я закончил тем, что остался ночью в квартире Рокси. Я рассказал ему о ее друзьях, и он сказал:
— А что ты напрягаешься, старый, ты должен прекрасно себя там чувствовать, как в своей тарелке.
Он заметил мое напряженное, обиженное выражение лица и добавил: — Ебать меня, только не говори мне, что ты сегодня обиделся. Я же только пошутил, старый.
Но я знал, что он не шутил. Или может быть я просто становлюсь параноиком. Или, возможно, нет. Я все еще был обдолбан наркотой и толком не спал целую вечность.
Как бы то ни было, я избегал Олли, насколько только возможно, пока не пришел в себя. Я попытался расслабиться у моего старика, но это было затруднительно, поскольку в доме постоянно ошивались его приятели по анти-наркотической кампании или друзья Дерека. Последние никогда похоже не пили, не принимали наркотиков и не ходили на рейвы. Им было «наплевать на все это дерьмо». Но толком они ничего больше не делали, просто сидели и валяли дурака. Дерек сдал свои экзамены на Старшего Администратора Госслужбы, но не испытывал из-за этого никакого душевного подъема, или какого-то интереса к своей карьере. Я восхищался его нигилизмом по отношению к работе, что я прекрасно понимал и разделял, но он и его друзья казалось вообще ни к чему не проявляли интереса. Все для них было дерьмо: наркотики, музыка, футбол, насилие, работа, ебля, деньги, веселье. Они производили впечатление оравы полностью изолированных инвалидов с ампутированными конечностями.
