— Прости, я просто хотела тебя проверить, — шепчет она.
Я чуть-чуть ослабляю хватку, чтобы глотнуть воздуха, но отпустить ее совсем не могу.
Глава двадцать шестая
Около полуночи я без дальнейших приключений привожу Вив домой, пообещав зайти за ней на следующий день в девять часов вечера. Опустив за собой раму, я выбираюсь из спальни и медленно иду к тротуару. Ощутив под ногами асфальт, я открываю рот, чтобы вдохнуть — оказывается, я задержал дыхание еще у дома и все это время не дышал. Чувствую себя опустошенным и ни в чем не уверенным, и это еще слабо сказано. События вечера прокручиваются в памяти, как закольцованный фрагмент фильма, но каждый раз, как дело доходит до момента, когда я вижу Вив — мою Вив — на краю трибуны, рассудок мутится. Если я не хочу чувствовать себя совершенно разбитым завтра, нужно срочно бежать домой и ложиться спать, но вместо того чтобы повернуть налево в конце улицы, на которой живет Вив, я поворачиваю направо. Менее чем через минуту я оказываюсь на Дженесистрит и стою там, понимая, что дом Нины — последнее место на земле, где я должен быть.
Оглянувшись, прежде чем нажать кнопку звонка, испытываю неловкость человека, понимающего, что у него паранойя. Я все понимаю, но легче мне от этого не становится. Вив была так расстроена сегодня — наверное, есть что-то такое в ее жизни, чего я не знаю. А Нина — единственный человек, которого я могу попросить снабдить меня недостающей информацией. Пытаюсь убедить себя в том, что не делаю ничего плохого, так как действую в интересах нас обоих. Если я буду знать, что происходит, то смогу как-то воздействовать на события, что в конечном счете принесет пользу нам с Вив.
На этот раз застаю Нину в пижаме, хотя по глазам видно, что она не спала. На ней свободные серые шаровары, украшенные изображениями маленьких пингвинов, и кружевной топик синего цвета, явно не из того же комплекта. Не ожидал увидеть ее в таком виде, но отмечаю про себя, что выглядит она весьма привлекательно.
Беда в том, что я хотел поговорить с ней о Вив, чтобы понять причины ее странных поступков, но, увидев Нину в таком виде, сразу чувствую, что не смогу завести прямой разговор на интересующую меня тему.
— Как Оуэн? — спрашиваю я. — Он поправился?
— Да, он чувствует себя хорошо. Спит… — говорит Нина и, умолкнув, внимательно смотрит на меня. Мне сразу начинает казаться, что она видит меня насквозь и мой преувеличенно оптимистичный тон ее не обманывает. — Хочешь чаю? — спрашивает она наконец.
Нервы, взвинченные до предела недавними драматическими событиями, вопиют о разрядке. Чай — это то, что мне нужно. Решаю позволить себе расслабиться. Никаких клятв, признаний и театральных сцен. Просто Нина, ее дом и открытая дверь.
Попав на кухню, я тут же плюхаюсь в неудобное желтое кресло странной формы эпохи покорения космоса, наблюдая за тем, как Нина наливает воду в чайник. Пока бежит вода, Нина стоит спиной ко мне, прислонившись к шкафу. На меня она не смотрит, видимо, из принципиальных соображений.
Я внимательно слежу за ней. Нина ставит на стол две кружки, достает чай, наполняет сахарницу, и все это молча, ни разу не оглянувшись. Вопросов она не задает, и похоже, мое внезапное появление не вызвало у нее тревоги. У меня до такой степени дрожат руки, что приходится подсунуть их под себя.
— Я хотел зайти раньше… узнать, как себя чувствует Оуэн.
Она пожимает плечами.
Я вздрагиваю. В принципе, ее поведение не должно меня волновать, но то, как она намеренно демонстрирует незаинтересованность, почему-то меня раздражает. Я смотрю на синее пламя все время, пока закипает чайник, и отрываюсь от этого зрелища, только когда он начинает свистеть.
Нина разливает по чашкам кипяток, дает чаю настояться и кладет в мою кружку две ложки сахара. Внезапно мне становится приятно, что она знает, сколько сахара я кладу в чай.
— Спасибо, — говорю я, зажав кружку в руке.
— Мама всегда говорила: не бывает таких неприятностей, которые нельзя было бы пережить, если перед тобой стоит чашка хорошего чая, — отвечает Нина, улыбаясь и пожимая плечами. — Хотя ты, наверное, уже слышал это раньше.
— Это был не я, — поспешно поправляю я, поняв по тому, как Нина наморщила нос, что ей неприятно осознавать, что она, возможно, повторяется.
— Моя мама была родом из Англии, — поясняет Нина, — и однажды я тоже уеду туда жить — в то местечко, где родилась мама. Хочу жить подальше от больших городов, читать книги и приглашать гостей на чашку чая…
Внезапно испугавшись, что рассказ о романтических мечтах неуместен, Нина замолкает.
— Прости, тебе, наверное, это неинтересно.
— Нет, нет, рассказывай. Это так мило.
— Иногда мне кажется, что я тебе все это уже рассказывала, — говорит она, глядя на меня со странным выражением.
Пытаюсь представить, как она живет где-то в маленьком коттедже, но картина получается неполной, так как мне неизвестно, какие еще компоненты она считает необходимыми для счастья.
— И что же ты станешь делать долгими вечерами в Англии? — спрашиваю я, вспоминая стопку постеров в рамках, которую я видел в шкафу. — Будешь в одиночестве смотреть фильмы ужасов?
Нина смотрит на меня исподлобья, не поднимая головы.
— Я случайно увидел твою коллекцию, — поясняю я, чувствуя себя преступником. — У тебя хороший вкус.
— Ты… эти постеры подарил мне ты, — говорит Нина, нерешительно улыбаясь. — Мы с тобой вместе ходили в кино. Раз в неделю на фильм ужасов. Если он нам нравился, ты, то есть он, находил афишу и дарил мне. Так что я неплохо разбираюсь в морях крови и зомби.
— А что, своих зомби знать полезно, — говорю я, поднимая брови. — А почему ты их не повесила на стену?
— Они раньше там и висели, — говорит Нина, и улыбка исчезает с ее губ. Я вспоминаю голые стены ее спальни, похожей на тюремную камеру.
— Не обижайся, но в твоей комнате без зомби даже как-то страшнее.
Нина негодующе фыркает, но, не выдержав, начинает потихоньку смеяться.
— Поэтому он мне их и дарил, — замечает она. Она смеется все громче и громче и не может остановиться. Бледные щеки понемногу розовеют, и постепенно румянец заливает все лицо. Надо признать, что это ей идет.
В течение какого-то времени, отсмеявшись, мы не говорим ни слова. Нина достает из холодильника молоко и, задумчиво улыбаясь, помешивает ложечкой в своей кружке. Я стараюсь устроиться в кресле поудобнее. Правильно, что я зашел сюда. Может, в кружке чая все мои неприятности и не утопить, но рядом с Ниной я почувствовал себя гораздо спокойнее.
Напряжение возвращается, когда я вспоминаю, зачем пришел. Я сажусь прямо, понимая, что момент спокойствия и уюта прошел.
— Почему вы с Вив недолюбливаете друг друга? — спрашиваю я.
Нина широко раскрывает глаза, но с ответом медлит.
