* * *
Фельдмаршал прорвался ко мне ближе к вечеру, на традиционном балу, даваемом скорее из обязанности, чем для собственного удовольствия. Я скрывался в курительной комнате от назойливых поклонниц, требовавших исполнения новых песен или стихов, вот там Мишка и подловил, начав с упреков. Точно Варзин, потому что Михаил Илларионович Кутузов не обращается к царю на «ты» и по имени.
– Паша, имей совесть, а? Тут ночей не спишь, делая по сотне с лишним верст в сутки, а он принимать не желает и рожу воротит. Это друг называется? Не ожидал, честное слово.
– А на каторгу не хочешь за оскорбление величества?
– Нет, не хочу.
– Тогда в морду. Ты бы еще в спальню ко мне приперся. Дружба дружбой, но столь далеко она не простирается.
Михаил Илларионович улыбнулся каким-то своим мыслям, но далее продолжил предельно серьезно:
– Наполеон собирается в Россию.
– Он очумел? Кто же кроме нас с тобой зимой воюет? Какими силами?
– В одиночку.
– Не понял…
– В гости напрашивается, по душам поговорить хочет.
– А ты?
– А что я? В Москву пригласил.
– В Москву? Шутник… жестокий шутник, однако. Жаль, этой шутки оценить некому.
– Но ты-то оценил?
– Ладно, пусть приезжает. Надеюсь, ключи от города на подушечке не обещал?
Документ
«В российской историографии красной нитью проходит определение политики Ирана и Турции на Кавказе как колониальной и подчеркивается негативная роль этой политики для всего региона. В свою очередь, раскрывается прогрессивная роль России в судьбах народов Кавказа.
Зарубежная историография представляет в своей основе иные отзывы по поводу проводимой Россией восточной политики в конце XVIII – нач. ХIХ в. и о той роли, которую сыграла Россия в судьбах народов Кавказа в последующем.
Иранская историография, оставляя в тени политику Каджаров, на первый план выдвигает трактовку политики России на Кавказе как экспансионистской. Более того, иранские исследователи, такие, как Али Акбар Бина, Бамдад Мехди, Гасели Абу-л-Фазл и др., считали, что Россия на Кавказе посягнула на территорию Ирана, выступив против их вассалов. Вступление Ирана в войну с Россией трактуется как война за объединение иранских земель в Закавказье.
Этой же позиции придерживаются и представители английской историографии. Среди них: С. Керзон, Р. Ватсон, П. Сайке, М. Аткин, А. Ламбтон и др. Политика Англии в отношении Ирана здесь трактуется как покровительственная и миролюбивая. Политика же в регионе Кавказа со стороны России представлена захватнической, а присоединение Грузии – политическим вызовом России Ирану. По мнению М. Аткина, русская экспансия на Кавказе была результатом скорее случая, чем реализацией намеченного Россией стратегического плана. Жертвами же оказались среди соперничающих держав (России, Ирана, Англии, Франции) жители пограничной полосы, которые пытались найти некоторый баланс между нереальностью сохранения независимости и необходимостью бороться с могущественными внешними силами.
Таким образом, в работах иностранных авторов представлены иные позиции и оценки восточной политики России, событий, происходивших на Кавказе, и влияние (в основном рассматривающееся как позитивное) собственных стран (в частности, Ирана, Англии и Франции) на военно-политические процессы в этом регионе. Однако для всестороннего освещения изучаемых нами вопросов зарубежные исследования имеют свое немаловажное научное значение.
Нурдуева С. Г. «Осеняя русско-иранская война 1802 года». Издательство Манташева в Баку, 1924 год».
Глава 12
Денис Давыдов угрюмо смотрел на утонувшие в сугробах верстовые столбы и бережно баюкал висевшую на перевязи руку – порубленная кривым персидским шамширом, она до сих пор не заживала и постоянно напоминала о себе ноющей болью. Как бы антонов огонь не случился!
– Тревожно мне что-то, Александр Федорович.
– А что так?
– Боязно государю на глаза появиться.
Беляков хмыкнул, погладил свежий шрам, пересекающий левую щеку и прячущийся в бороде, но ничего не ответил. И самого терзают подобные мысли – послали делать дело, а они на полпути его бросили, ввязавшись черт знает во что. Захотелось непременно поймать и примерно наказать сбежавшего обидчика, вот и кинулись в погоню, наплевав на все. Месть сладка, а праведная – сладка вдвойне. Но затягивает не хуже зелена вина, заканчиваясь жутким похмельем под названием совесть.
Но кто же знал, что все так закрутится? Эх, не будем кривить душой – знал. Ясно стало ровно в тот момент, когда изъятые для пополнения экипажа канонерки офицеры астраханского гарнизона явились на пароход в сопровождении солдат. Понятно, что их благородиям без денщиков обходиться тяжко, но зачем по пяти человек на каждого? Тем более если сами временно определены в рядовые…
Впрочем, откровенное желание и тех и других поправить финансовое положение набегом понятно и простительно. До провинциальных городов запущенная государем военная реформа толком не дошла и денежное довольствие оставляло желать лучшего, а тут возможность порадеть за Отечество и общество одновременно…
Полковник Суровицкий, провожая добровольцев, несколько раз напоминал:
– Господа, прошу обратить внимание на добротное сукно для мундиров и на кожи, а также железо и свинец, буде таковые попадутся под руку. Да вы сами знаете наши нужды! Но, на всякий случай, возьмите список…
– Все в счет общей доли в добыче. – Присутствовавший при том разговоре Беляков поспешил расставить точки над i. – Любая вещь стоимостью выше рубля поступает в походную казну и подлежит разделу только после окончания экспедиции.
– Разумно, Александр Федорович, – согласился Суровицкий.
– Да, – кивнул министр. – И чтоб никаких баб-с! Найду – утоплю лично! Обоих!
– А если по обоюдному согласию? Помните государево стихотворение?
– Которое?
Полковник взглядом показал на книгу, лежащую на краю стола, и с чувством продекламировал:
Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»?
Я спросил сегодня у менялы
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как назвать мне для прекрасной Лалы
Слово ласковое «поцелуй»?
– Его Императорское Величество может разговаривать с менялами о чем угодно, хоть о влиянии соловьиного пения на надои в Херсонской губернии, нам сие непозволительно.
Впоследствии никто и никогда не привлекал менял в качестве толмачей при объяснении с женщинами. Но особым шиком у солдат и офицеров стало не просто изъять деньги из лавок бедняг, а заставить громко прокричать на главной площади признание в любви к верблюдицам и ослицам. На персидском языке, разумеется.
