— Отлично. Да, отлично.
— Устали?
— Да, конечно. Но пока чувствую себя отлично.
— Что вы думаете о ваших шансах?
— Ну… Не знаю. У меня еще достаточно сил.
Он спросил быкообразного детину по фамилии Скрамм, что он
думает о Длинном пути. Скрамм, ухмыляясь, сказал, что это самая большая херня,
какую он когда-нибудь видел. Репортер торопливо кивнул техникам, и один из них
тут же метнулся куда-то назад.
Толпа бесновалась, взволнованная присутствием телевидения не
меньше, чем самой встречей. Там и сям размахивали портретами Майора на
свежевытесанных кольях, с которых еще капала смола. Когда мимо проезжали
камеры, люди прыгали еще активней, чтобы их увидели тетя Бетти и дядя Фред.
Они прошли магазинчик, владелец которого выставил на дорогу
автомат с прохладительными напитками, украсив его транспарантом:
“Участникам Длинного пути — от Эва!" Рядом стояла
полицейская машина, и блюстители порядка терпеливо объясняли Эву — как, без
сомнения, делали это каждый год, — что населению запрещено оказывать какую-либо
помощь участникам.
— Он тебя спрашивал? — спросил кто-то Гэррети. Это, конечно
же, был Баркович. Гэррети почувствовал, что его усталость растет.
— Кто и что?
— Репортер, балда. Спрашивал, как ты себя чувствуешь?
— Нет, — он молился, чтобы Баркович куда-нибудь исчез вместе
с болью в ногах, становящейся нестерпимой.
— А меня спросили, — похвастался Баркович. — Знаешь, что я
им сказал? — Нет.
— Сказал, что чувствую себя превосходно, — агрессивно сказал
он. — Что могу идти хоть целый год. И знаешь, что еще?
— Заткнись, а? — устало попросил Пирсон.
— А тебя кто спрашивает, уродина? — окрысился Баркович.
— Уйди, — сказал и Макфрис. — У меня от тебя башка болит.
Оскорбленный Баркович чуть отошел и пристал к Колли Паркеру:
— Хочешь знать, что я им…
— Пошел вон, пока я не оторвал тебе нос и не заставил
съесть, — рявкнул тот. Баркович ретировался.
— На стенку хочется лезть от этого типа, — пожаловался
Пирсон.
— Он бы порадовался, услышав это, — сказал Макфрис. — Он
сказал репортеру, что станцует на могилах нас всех. Это и дает ему силы идти.
— В следующий раз, когда он подойдет, я ему врежу, — слабым
голосом сказал Олсон.
— Ага, — сказал Макфрис. — Пункт 8 запрещает вступать в
ссоры с товарищами по состязанию.
— Плевал я на пункт 8, — отозвался Олсон с кривой улыбкой.
— О, я вижу, ты понемногу оживаешь, — сказал Макфрис.
К семи они снова пошли быстрее: так можно было немного
согреться.
Мимо проплыл магазин на перекрестке. Покупатели изнутри
махали им и что-то беззвучно кричали, похожие на рыб в аквариуме.
— Мы выйдем где-нибудь на шоссе? — спросил Бейкер.
— В Олдтауне, — ответил Гэррети. — 120 миль отсюда.
Гаркнесс тихо присвистнул.
Скоро Карибу кончился. Они прошли уже сорок четыре мили.
Глава 4
“Абсолютным шоу было бы такое, где проигравшего участника
убивают".
Чак Беррис
Карибу все были разочарованы.
Он оказался точь-в-точь похожим на Лаймстоун.
Людей было побольше, но в остальном то же самое — деловой
центр, бензоколонка, «Макдональдс» и парк с памятником героям войны. Школьный
оркестр неподражаемо плохо исполнил национальный гимн, попурри из маршей Соузы
и под конец, совсем уж фальшиво, «Янки-дудл».
Снова появилась та женщина, которую они видели на дороге.
Она все еще искала своего Перси. На этот раз ей удалось в суматохе прорваться
через полицейских, и она стала бегать вдоль дороги, высматривая Перси. Солдаты
насторожились, и было уже похоже, что мамаше Перси сейчас выпишут внеочередной
пропуск. Потом полицейские схватили ее и стали запихивать в машину. Маленький
мальчик с хот-догом в руке задумчиво наблюдал это зрелище.
Больше в Карибу ничего примечательного не случилось.
— А что после Олдтауна, Рэй? — спросил Макфрис.
— Я не дорожная карта, — ответил Гэррети сердито. —
По-моему, Бангор.
Потом Огаста. Потом Киттери и граница штата, в 330 милях
отсюда. Доволен? Кто-то ахнул:
— Три сотни миль?
— И еще тридцать, — мрачно добавил Гаркнесс. — Невозможно
представить.
— Это все невозможно представить, — сказал Макфрис. —
Интересно, где сейчас Майор?
— Укатил в Огасту, — предположил Олсон. — Греть жопу.
Все улыбнулись, а Гэррети подумал, что Майор для них прошел
эволюцию от Бога до Маммоны за какие-нибудь десять часов. Их осталось девяносто
пять. Но это еще не самое худшее. Хуже всего — представить, когда это случится
с Макфрисом. Или с Бейкером. Или с писателем Гарнессом. Он попытался отогнать
эти мысли.
За Карибу дорога стала пустынной. На перекрестках одиноко
горели фонари, в свете которых проходящие участники отбрасывали причудливые
черные тени. Где-то далеко пропыхтел поезд. Взошедшая луна пронизала туман
нежным опаловым мерцанием.
Гэррети отхлебнул воды.
— Предупреждение! Предупреждение 12-му! Это ваше, это ваше,
12-й!
Двенадцатым был парень в яркой ковбойке по фамилии Фентер.
Похоже, одна нога плохо его слушалась. Когда через десять
минут его застрелили, Гэррети едва обратил на это внимание. Он слишком устал.
Когда он обходил труп Фентера, в руке у того что-то блеснуло. Медальон Святого
Христофора. — Если я отсюда выберусь, — сказал Макфрис, — знаешь, что я сделаю?
— Что?
— Буду трахаться, пока член не посинеет. Никогда мне так не
хотелось, как сейчас, без четверти восемь первого мая.
— Ну ты даешь!
— Точно! Знаешь, Рэй, меня бы даже ты устроил, не будь ты
такой небритый.
Гэррети засмеялся.
— Чувствую себя принцем, — Макфрис потер свой шрам. — Мне бы
теперь Спящую Красавицу. Уж я бы так поцеловал ее, что сумел бы разбудить. А
потом мы с ней поехали бы на поиски приключений. Во всяком случае, до ближайшей
гостиницы.
— Пошли, — еле слышно поправил Олсон.
— Что?
— Пошли на поиски приключений.
— А-а. Ну пошли. В любом случае, это настоящая любовь. Ты
веришь в настоящую любовь, Хэнк?
