Через несколько минут к ним присоединился Дэвидсон и
рассказал, как он однажды напился на пикнике, ввалился в палатку и наблевал
чуть не на голову какой-то толстой тетке, на которой не было ничего, кроме
трусов. Она, по его словам, не рассердилась и даже позволила ему «за себя
подержаться», как он выразился.
Потом Бейкер рассказал, как они в детстве «пускали ракеты»,
и один парень по имени Дэви Попхэм спалил себе все волосы на заднице. «Вонял,
как свинья», — сказал Бейкер. Гаркнесс так смеялся, услышав это, что получил
предупреждение.
После этого начался подъем. Истории передавались по цепочке
идущих, пока Бейкер (не тот — Джеймс) не получил пропуск. После этого всякое
желание шутить пропало. Некоторые заговорили о своих подружках. Гэррети ничего
не сказал о Джен, но сейчас, в этом угольном мешке ночи, она казалась ему
лучшим в мире из всего, что он когда-либо видел и знал.
Они прошли через спящий городок, вдоль шеренги
мертвенно-бледных фонарей, продолжая переговариваться шепотом. У одного из
домов на скамейке сидела молодая пара, прижавшись друг к другу. Девушке было не
больше четырнадцати. Их тени, сливаясь, падали на дорогу, и идущие перешагивали
через них в наступившей вдруг тишине.
Гэррети обернулся, уверенный, что рычание вездехода разбудит
их. Но они все так же сидели, безразличные ко всему на свете. Он доел остаток
концентратов и почувствовал себя немного лучше. Олсону ничего не осталось.
Странный этот Олсон — Гэррети еще шесть часов назад был
уверен, что он мертв. Но он все еще шел и больше не получал предупреждений.
Человек на многое способен, когда на кону оказывается его жизнь. Они прошли уже
54 мили.
За безымянным городком разговор умолк. Они прошли в молчании
около часа, и к Гэррети снова начал подкрадываться сон. Он доел печенье матери
и зашвырнул фольгу в кусты на обочине.
Макфрис извлек из своего рюкзака зубную щетку и чистил зубы
— без пасты. «Распорядок дня, — подумал Гэррети. — Ужин, чистка зубов, здоровый
сон. Люди машут тебе, и ты им машешь — так принято. Никто не ссорится (кроме
Барковича) — тоже потому, что так принято».
Или нет? Он вспомнил, как Макфрис крикнул Стеббинсу, чтобы
тот заткнулся. И как Олсон жадно, не поблагодарив, схватил сыр, который он дал
ему. Эти фрагменты выглядели ярче, острее на тусклом распорядке дня.
В одиннадцать вечера одновременно произошло несколько
событий.
Прошел слух, что мост впереди смыло во время грозы, и
ДЛИННЫЙ ПУТЬ — будет временно приостановлен. По рядам идущих прошла волна
оживления, и Олсон спекшимися губами пробормотал: «Слава Богу».
Тут же Баркович начал кричать что-то идущему рядом парню с
дурацкой фамилией Ранк. Тот попытался ударить его, что было строжайше
запрещено, и тут же получил предупреждение. Баркович легко увернулся от удара,
продолжая кричать:
— Ну, сукин сын, давай! Я еще спляшу на твоей могиле! Давай,
балда, шевели ногами! Все равно сдохнешь здесь!
Ранк ударил еще раз. Баркович отскочил и налетел на парня,
идущего сзади, и они оба получили предупреждения. Теперь солдаты смотрели на
них внимательно, хотя и спокойно, — как люди на муравьев, волокущих крошку
хлеба.
Ранк пошел быстрее, не глядя на Барковича. Тот, взбешенный
полученным предупреждением (он налетел на Гриббла, того самого, что хотел
сказать Майору, что он убийца), заорал:
— Эй, Ранк, твоя мать брала в рот на 42-й улице! Тут Ранк
повернулся и вцепился в Барковича. Раздались крики «Эй, хватит!» и «Брось это
дерьмо!», но Ранк как будто не слышал. Он побежал за Барковичем, которому
удалось вырваться, споткнулся и упал на асфальт, раскинув ноги. Он получил
третье предупреждение.
— Давай, балда! — вопил Баркович. — Шевели жопой!
Ранк попытался встать и упал назад.
Третьим, что случилось в одиннадцать, была смерть Ранка.
Сначала щелкнули затворы, и в повисшем молчании прозвучал
голос Бейкера:
— Ну вот, Баркович. Теперь ты убийца.
Грянул залп. Тело Ранка подпрыгнуло и безжизненно вытянулось
на дороге.
— Он сам виноват! — взвизгнул Баркович. — Ты видел, он
ударил меня!
Пункт восьмой!
Все молчали.
— Хрен вам! Вам всем!
— Вернись и спляши на нем, Баркович, — посоветовал Макфрис.
— Повесели нас. Тебе же хочется, я знаю.
— Твоя мамаша тоже брала в рот, меченый! — хрипло прошипел
Баркович. — Не терпится увидеть, как твои мозги разлетятся по дороге, —
спокойно сказал Макфрис. Он дотронулся до шрама и тер его, тер. — С большим
удовольствием погляжу на это, ублюдок.
Баркович бормотал еще что-то, но все отвернулись от него и
продолжали идти, нагнув головы.
Они прошли уже 60 миль, а никакого моста так и не было.
Гэррети начал думать, что его и нет, когда они перевалили небольшой холм и
окунулись в озеро электрического света — фары нескольких грузовиков,
сгрудившихся перед остатками деревянного моста.
— Как я люблю этот мост, — прошептал Олсон, закуривая одну
из сигарет Макфриса.
Но когда они подошли ближе, Олсон выругался и отбросил
сигарету прочь.
Часть моста уцелела, и люди из Эскадрона быстро
восстанавливали остальное.
Времени не хватало, поэтому рядом с мостом они навели
понтонную переправу из тяжелых армейских грузовиков, связанных проводом.
— Мост короля Людовика Святого, — мрачно заметил Абрахам. —
Может, если кто впереди топнет, он опять обвалится.
— Мало надежды, — сказал Пирсон. — А, черт!
Трое идущих впереди ступили на мост и, не оглядываясь,
перешли на другую сторону. Их ботинки гулко стучали по доскам. Солдаты
спрыгнули с вездехода и пошли вперед вместе с участниками. Двое дорожных
рабочих в комбинезонах и зеленых резиновых сапогах стояли у обочины и смотрели,
как они идут. Один из них вдруг хлопнул товарища по плечу и сказал:
— Вот он, Гэррети.
— Давай, парень! — крикнул другой. — Я поставил на тебя
десять баксов!
Двадцать к одному.
Гэррети помахал им и ступил на мост. Доски жалобно
заскрипели под ногами, и он оказался на другой стороне. Скоро дорога сделала
поворот, и свет грузовиков померк позади.
— А ДЛИННЫЙ ПУТЬ — когда-нибудь останавливали? — спросил
Гаркнесс.
— Не думаю, — ответил Гэррети. — Что, материал для книги?
— Нет, — Гаркнесс выглядел уставшим. — Просто так.
— Его останавливают каждый год, — сказал сзади Стеббинс. —
Но только раз.
