Гэррети — он сам себе не поверил, — вдруг захотелось, чтобы
опять наступила ночь. Он оглянулся на Олсона.
Олсон опять глядел на свои ноги. На его шее явно выступили
жилы, губы скривились в застывшей усмешке.
— Он уже почти готов, — сказал рядом Макфрис. — Когда
человек начинает надеяться, что его застрелят и тогда он сможет отдохнуть, он
далеко не уйдет.
С этими словами он ускорил шаг и оставил Гэррети позади.
Стеббинс. Он давно не видел Стеббинса. Гэррети обернулся —
Стеббинс сильно отстал, но его можно было безошибочно узнать по красным штанам.
Он все еще шел в хвосте, как тощий гриф, выжидающий, когда кто-нибудь упадет…
Гэррети почувствовал прилив гнева. Ему вдруг захотелось вернуться и схватить
Стеббинса за горло — без всякой причины, просто выместить накопившееся
раздражение.
Когда они достигли подножия холма, ноги Гэррети онемели.
Это сопровождалось пробегающими по ним время от времени
вспышками боли и грозило судорогой. А почему бы и нет? Они ведь идут уже
двадцать два часа.
Двадцать два часа беспрерывной ходьбы — мыслимо ли это?
— Как ты? — спросил он Скрамма, будто не видел его уже очень
давно. — Отлично, — Скрамм шумно высморкался и вытер руку о штаны. — Просто
отлично.
— Похоже, у тебя насморк.
— Это у меня каждую весну. Сенная лихорадка. Ничего
страшного.
Гэррети открыл рот, чтобы возразить, когда воздух наполнил
знакомый звук «пах-пах!» Впереди кого-то застрелили, и это оказался Гаркнесс.
Гэррети испытал странное возбуждение. Магический круг опять разорвался.
Гаркнесс никогда не напишет книгу о Длинном пути. Его отволокут с дороги в
сторону, как мешок с мукой, или запихнут в грузовик в брезентовом мешке. Для
него ДЛИННЫЙ ПУТЬ — закончился.
— Гаркнесс, — сказал Макфрис. — Старина Гаркнесс получил
пропуск.
— Прочти эпитафию в стихах, — предложил Баркович.
— А ты заткнись, убийца, — бросил Макфрис, не глядя на него.
— Старина Гаркнесс. Черт возьми!
— Я не убийца! — завизжал Баркович. — Я еще спляшу на твоей
могиле!
Я… Хор ругательств заставил его замолчать, и он, втянув
голову в плечи, отошел.
— Знаете, кем работал мой дядя? — спросил Бейкер, когда они
проходили сквозь тенистый туннель развесистых деревьев, и Гэррети, глядя на
них, пытался не думать о Гаркнессе и Гриббле.
— Кем? — спросил Абрахам.
— Могильщиком.
— Здорово, — без интереса отозвался Абрахам.
— Когда я был маленьким, я всегда удивлялся — кто его
похоронит, когда он умрет? — Бейкер глядел на Гэррети, отсутствующе улыбаясь. —
Как эта загадка, помните? Кто стрижет городского парикмахера?
— Ну и кто его похоронил? — спросил Макфрис. — Если,
конечно, он умер.
— Умер, — сказал Бейкер. — Шесть лет назад, от рака легких.
— Он что, курил? — спросил Абрахам и помахал семье из
четырех человек и персидского кота. Кот был на поводке, и все происходящее явно
не вызывало у него энтузиазма.
— Нет, — сказал Бейкер. — Всю жизнь страшно боялся рака.
— Так кто его похоронил? Скажи, чтобы мы могли перейти к
чему-нибудь более интересному, скажем, к контролю над рождаемостью.
— А что, это интересно, — начал Гэррети. — У меня подружка
католичка и…
— Так кто похоронил твоего деда, Бейкер?
— Не деда, а дядю. Дед у меня был адвокатом в Шревпорте. Он…
— Хрен с ним, с дедом, — перебил Макфрис. — Даже три хрена.
Кто похоронил твоего дядю? Скажи, и покончим с этим.
— Никто. Его кремировали.
— Во те раз! — воскликнул Абрахам и засмеялся.
— Тетя собрала его пепел в вазу и держала у себя дома, в
Батон-Руж.
Она пыталась продолжить его бизнес, но у нее ничего не вышло.
— Это твой дядя поднасрал, — заметил Макфрис.
— Почему это?
— Плохая реклама для такого бизнеса.
— Что, смерть?
— Да нет, кремация.
Скрамм опять шумно высморкался и сказал:
— Ничего, он тебя там встретит.
— Надеюсь, — сказал Бейкер, не обидевшись.
— Твой дядя… — начал Абрахам, но тут Олсон начал умолять
солдат, чтобы ему дали отдохнуть.
Он не останавливался и не замедлял шаг, но продолжал свои
мольбы тягучим, полностью безжизненным голосом, вызывающим у Гэррети
раздражение.
Разговор смолк. Все уставились на Олсона. Гэррети изо всех
сил желал, чтобы его поскорее пристрелили. Чтобы он больше не мучился и не
унижался. Солдаты смотрели на Олсона с теми же каменными, абсолютно
безучастными лицами.
Впрочем, ему вынесли еще одно предупреждение.
Было без четверти восемь, и прошел слух, что им осталось
пройти только шесть миль до ста. Гэррети помнил, что до ста миль доходили,
самое большое, шестьдесят три участника. Они могли побить рекорд — их все еще
оставалось шестьдесят девять.
Слева от Гэррети продолжали раздаваться мольбы Олсона.
Некоторые кричали ему, чтобы он заткнулся, но без всякого
результата.
Они перешли деревянный мост, вокруг которого с щебетанием
проносились ласточки, свившие гнезда под опорами. От речки пахнуло прохладой, и
жара на другом берегу показалась еще более невыносимой. «Подожди, — сказал
Гэррети себе. — Если ты думаешь, что сейчас жарко, подожди до полудня. Тогда
сам увидишь».
Он крикнул, чтобы ему дали фляжку. Солдат молча принес ее и
потрусил назад к вездеходу. Ему уже хотелось и есть, но с этим придется ждать.
Бейкер внезапно круто свернул к обочине, осмотрелся в
поисках зрителей и, не найдя никого, быстро спустил штаны. Гэррети прошел мимо
и услышал сзади, как Бейкеру выносится предупреждение. Потом еще одно. Секунд
через двадцать он нагнал товарищей, запыхавшийся, но довольный.
— Никто в жизни так быстро не срал! — сообщил он.
— Можешь улучшить результат, — сказал Макфрис.
— Говорят, некоторые срут раз в неделю. А я обязательно
должен раз в день посрать, иначе приходится принимать слабительное.
— Если будешь это делать слишком часто, они тебе выпишут
такое слабительное, что второго не понадобится, — сказал Пирсон.
Макфрис откинул голову назад и засмеялся. Абрахам повернулся
и вступил в разговор:
