Гэррети хотел рассердиться, но только молча уставился на
дорогу.
Все верно, его отец был кретин. Никчемный пьяница, не
способный накопить больше двух центов и, что еще хуже, не способный держать при
себе свое мнение по поводу политики.
— Заткни свою поганую пасть, — спокойно сказал Макфрис.
— Можешь подойти и заставить ме…
— Нет, этого я не буду делать. Просто заткнись, сукин ты
сын.
Колли Паркер подошел ближе к Гэррети и Макфрису и какое-то
время мерил их глазами. Солдаты на вездеходе насторожились. Наконец он хлопнул
Гэррети по плечу:
— Извини. Иногда я говорю то, чего сам не хочу. Ладно? —
Гэррети молча кивнул. Паркер перевел взгляд на Макфриса.
— А ты выкуси, Джек, — с этими словами он ускорил шаг и
оставил их позади.
— Вот ублюдок, — мрачно сказал Макфрис.
— Не хуже Барковича, — заметил Абрахам. — Может, даже
получше.
— А что такое «Забрал Эскадрон»? — задумчиво спросил Пирсон.
— Это ведь все равно, что смерть?
— Откуда нам знать? — вздохнул Гэррети. Его отец был
рыжеволосым гигантом с грохочущим голосом и громовым смехом, который отдавался
в маленьких ушах Гэррети, как землетрясение.
Когда он потерял свой рефрижератор, он стал водить
государственные машины в Брансуик и обратно. Жизнь Джима Гэррети была бы
распрекрасной, если бы он мог держать при себе свои взгляды. Но, когда
работаешь на правительство, оно следит за тобой вдвое зорче и вдвое охотнее
сообщит Эскадрону, если ты чуть заступишь за край. Поэтому в один прекрасный
день явились двое солдат и увели Джима Гэррети, и его жена заперла за ними
дверь, белая, как молоко, а когда Гэррети спросил, куда это папа ушел с
солдатами, ударила его так, что из носа пошла кровь, и велела замолчать,
замолчать. Ему было тогда одиннадцать, и с тех пор он никогда не видел своего
отца. Тот исчез, и место за ним вымыли и продезинфицировали.
— У меня брат имел неприятности с законом, — сказал Бейкер. —
Не с правительством, просто с законом. Он угнал машину и ехал на ней до самого
Геттисберга, штат Миссисипи. Ему дали два года. Сейчас он мертв. — Мертв? —
голос был слабым и надтреснутым, как у умирающего. В разговор вмешался Олсон.
Его изможденное лицо, казалось, болталось отдельно от тела.
— Умер от сердечного приступа. Он был на три года старше
меня.
Мать всегда говорила, что он — ее крест, но я доставил ей
больше хлопот. Я ведь тоже чуть не влип в дело с Эскадроном. Мы с друзьями
частенько хулиганили по ночам и как-то сожгли крест перед домом одного черного.
А такими делами занимается Эскадрон. Больше я ничего такого не делал, но тогда
со страху чуть в штаны не наложил. Глупо, правда?
Гэррети поглядел на Бейкера. На лице у того отпечатался
стыд, но одновременно и какая-то странная гордость.
В этот момент снова раздались выстрелы.
— Еще один, — сказал Скрамм простуженным голосом и вытер нос
рукой. — Тридцать четыре, — Пирсон достал из кармана монетку и переложил в
другой карман. — Я заготовил девяносто девять центов. Каждый раз, когда кому-то
выписывают пропуск, я перекладываю один из них в другой карман. А когда…
— Подонок! — прошипел Олсон, ненавидяще глядя на Пирсона. —
Ждешь нашей смерти? Колдуешь?
Пирсон отвернулся и промямлил:
— Это я так, для удачи…
— Это мерзко, — прохрипел Олсон. — Это…
— Слушай, хватит, — попросил Абрахам. — Не дави на нервы.
Гэррети посмотрел на часы. Двадцать минут девятого. Через
сорок минут им дадут еду. Он подумал, как было бы здорово зайти в одну из
маленьких придорожных закусочных — сколько таких они прошли! — усесться,
задрать ноги на перила (о Боже, какое блаженство!) и заказать отбивную с
жареным луком и картошкой, а на десерт — большое блюдо ванильного мороженого с
клубникой.
Или тарелку спагетти с котлетами, а к ним — итальянские
булочки и груши в масле. И молоко. Целый кувшин молока. И к черту все эти
тюбики и фляжки.
Молоко, твердая пища и место, где можно сесть и нормально
поесть. Разве это не здорово?
Впереди, под раскидистым вязом, как раз завтракало семейство
из пяти человек — отец, мать, сын с дочкой и седая бабушка Они прихлебывали
горячий какао и жизнерадостно махали идущим.
— Твари, — прошептал Гэррети.
— Что? — спросил его Макфрис.
— Я говорю, хорошо бы присесть и съесть чего-нибудь. Погляди
на этих свиней.
— Ты бы с удовольствием к ним присоединился, — Макфрис
помахал и заулыбался, большую часть улыбки адресуя бабушке, которая улыбалась в
ответ, поглощая нечто, напоминающее сэндвич с яйцом.
— Конечно. Сидел бы и жрал, как самая голодная хрюшка.
— Отврати от себя греховные помыслы, сын мой, — пропел
Макфрис, имитируя преподобного У.С.Филдса.
— Иди к черту. Ты просто не хочешь этого признать. Они ведь
просто животные. Они хотят увидеть чьи-нибудь мозги на дороге, потому и
притащились сюда.
— Не в этом дело, — спокойно возразил Макфрис. — Ты же
говорил, что сам в детстве ходил смотреть на ДЛИННЫЙ ПУТЬ —?
— Да, но я тогда не понимал…
— Зато теперь понял, — Макфрис коротко, неприятно рассмеялся.
— Конечно, животные. Думаешь, ты первый до этого додумался? Ты иногда мне
кажешься ужасно наивным. Французские лорды обожали трахаться после того, как
смотрели на казни. Обычное увеселение, Гэррети. Ничего нового, он опять
рассмеялся. Гэррети зачарованно смотрел на него.
— Давай, Макфрис, — послышался чей-то голос. — Ты на втором
дыхании.
Посмотрим, придет ли третье.
Гэррети не нужно было оборачиваться, чтобы узнать голос
Стеббинса.
Стеббинс, всезнающий Будда. Ноги автоматически несли его
вперед, но он их почти не чувствовал, будто они были налиты гноем.
— Смерть разжигает аппетит, — сказал Макфрис. — Помните
Гриббла и тех двух девок? Им было интересно трахнуться с мертвецом. Что-то Совсем
Новое.
Не знаю, почуял ли это Гриббл, но они-то уж точно почуяли. И
то же со всеми, неважно, жрут ли, пьют или валяются на траве. Они острее
чувствуют все это оттого, что смотрят в это время на мертвецов. Но это тоже не
главное, Гэррети. Главное — что это не они. Не их бросают львам. Не они
ковыляют по дороге, надеясь, что с них снимут предупреждение. Ты болван,
Гэррети. Ты и я, и Стеббинс, и Пирсон, и Баркович — все мы. И Скрамм болван,
хотя он думает, будто что-то понимает. Они животные, правильно. Но почему ты
думаешь, что мы — люди?
