Стеббинс перестал смеяться:
— Это самый важный урок, какой может быть. Урок жизни и
смерти.
Реши это уравнение, и ты выживешь.
Сказав это, Стеббинс, казалось, потерял к нему интерес и
снова стал смотреть вниз. Гэррети отошел от него и направился к Олсону.
Он попытался разглядеть лицо Олсона и не мог. Кожа его
пожелтела и высохла от обезвоживания. Глаза глубоко засели в глазницы. Волосы
на голове торчали во все стороны слипшимися прядями.
Это был уже не человек, а робот. Тот Олсон, что сидел
когда-то на траве и рассказывал про парня, которого застрелили прямо на старте,
исчез.
Его больше не было.
— Олсон? — прошептал он.
Олсон шел. Это был ходячий дом с привидениями. От него так и
разило смертью.
— Олсон, ты можешь говорить?
Олсон шел. Его лицо смотрело в темноту, и в безумных глазах
что-то светилось, что-то там еще оставалось, но что?
Они взбирались на очередной холм. В легких Гэррети
оставалось все меньше воздуха, и он тяжело дышал, как собака в жару. Рядом с
дорогой текла река — серебряная змея в черноте ночи. Это Стилуотер, вспомнил
он. В Олдтауне течет Стилуотер. Впереди рассыпались огоньки. Олдтаун. Они дошли
до Олдтауна.
— Олсон! — позвал он. — Это Олдтаун! Мы дошли!
Олсон не отвечал. Теперь он понял, кого Олсон ему напоминает
— «Летучий Голландец», несущийся вперед без экипажа.
Они быстро спустились с холма, свернули влево и перешли
через мост. На другой стороне моста был знак: «Подъем. Грузовикам снизить
скорость». Некоторые застонали.
Подъем возвышался перед ними, как гора, хотя он был совсем
невысоким.
Но он был.
Гэррети сделал первый шаг. «На вершине буду задыхаться, как
астматик, — подумал он, и следующей мыслью было, — если доберусь до вершины». В
ногах — от бедер до ступней, — встала протестующая боль. Ноги говорили, что не
могут больше всего этого выдержать.
“Но вы выдержите, — сказал им Гэррети. — Выдержите или
сдохнете".
“Нам плевать, — ответили ноги. — Можешь подыхать".
Мускулы, казалось, размякли, как мороженое на солнце. Они
тряслись и прыгали, напоминая плохо управляемых марионеток.
Спереди и сзади сыпались предупреждения, и Гэррети понял,
что скоро одно из них достанется и ему. Он уставился на Олсона, пытаясь попасть
в такт его шагам. Они взойдут на этот проклятый холм вместе, а потом Олсон
откроет ему секрет, о котором говорил Стеббинс. Сколько еще? Сто футов?
Пятьдесят?
Прогремели первые выстрелы, следом — пронзительный крик,
заглушенный новыми выстрелами. Гэррети ничего не видел в темноте, да его и не
интересовало, кто это был. Осталась только боль, режущая боль в ногах и в
легких.
Холм спрямился и пошел под уклон. Этот склон был более
покатым, но мускулы Гэррети не переставали дрожать. «Мои ноги сейчас откажут,
думал он. — Они не доведут меня до Фрипорта. Даже до Олдтауна. Я умираю».
Тут ночь разорвал рев множества глоток, дикий и ужасный,
повторяющий одно и то же слово:
— Гэррети! Гэррети! Гэррети! Гэррети!
Это Бог-отец. Бог лишил его ног за то, что он хотел узнать
секрет, узнать секрет… Как гром:
— Гэррети! Гэррети! Гэррети!
Это был не Бог. Это были ученики олдтаунской высшей школы,
выкрикивающие хором его имя. Как только они увидели его бледное, измученное
лицо, скандирование превратилось в бурю аплодисментов. Парни вопили и целовали
своих девушек. Гэррети помахал им, улыбаясь, и опять повернулся к Олсону.
— Олсон, — прошептал он. — Олсон!
Веки Олсона чуть-чуть дрогнули. Искра жизни, как последний
поворот стартера в старом автомобиле.
— Скажи мне, Олсон. Скажи мне, что делать. Школьники
(«Неужели я когда-то ходил в школу?» — с удивлением подумал Гэррети) прыгали
теперь вокруг них, оглушая их криками.
Глаза Олсона с трудом поворачивались в глазницах, словно они
заржавели и требовали смазки. Его губы издали какой-то звук.
— Ну, — прошептал Гэррети. — Ну, говори же! Говори, Олсон!
— А-а, — сказал Олсон. — А-а.
Гэррети подошел ближе и положил руку Олсону на плечо, вдыхая
смесь пота, гноя и мочи.
— Попытайся, Олсон!
— Бу. Бо. Божий… Божий сад.
— Божий сад? Что ты говоришь?
— Он полон. Плодов. Я… Гэррети молчал. Он не мог говорить.
Они поднимались на очередной холм, и он опять задыхался. Олсон, казалось,
вообще не дышал.
— Я не хочу. Умирать, — закончил Олсон. Гэррети с ужасом
смотрел на то, что было Одеоном.
— А? — существо рывком повернуло голову. — Га. Га. Гэррети?
— Да, это я.
— Который час?
Гэррети недавно, Бог знает зачем, завел свои часы.
— Без четверти девять.
— Нет. Не то.
— Олсон? — он осторожно потряс Олсона, и все его тело
содрогнулось, как дерево на ветру. — Что с тобой, Олсон?
— Гэррети, — прошептал Олсон.
— Что?
— Который час?
— Черт! — Гэррети оглянулся на Стеббинса, но тот глядел в
темноту.
Если он и смеялся, то этого не было видно.
— Гэррети.
— Что?
— Бо… Бог сохранит тебя.
Голова Олсона упала. Он сошел с дороги и пошел прямо на
вездеход.
— Предупреждение! Предупреждение 70-му!
Олсон не останавливался. Толпа застыла в ожидании. Олсон
уперся в броню и начал всем телом биться о вездеход.
— Олсон! — крикнул Абрахам. — Эй, ребята, это же Хэнк Олсон!
Солдаты наставили на Олсона ружья, и он схватил ближайшее из
них за ствол, вырвал и швырнул в толпу. Зрители с криком шарахнулись в стороны,
будто карабин мог начать стрелять сам по себе.
Потом другой карабин выстрелил. Гэррети ясно видел вспышку и
красное пятно на рубашке Олсона, куда попала пуля.
Олсон потянулся и ухватился за ствол ружья, которое только
что выстрелило в него.
— Давай, Олсон! — крикнул спереди Макфрис. — Давай! Покажи
им всем! Пули из остальных двух карабинов отшвырнули Олсона от вездехода.
