— Подумай о своей девушке, о Джен. Или о своей матери. Или
ни о чем не думай. Просто иди.
Гэррети попытался восстановить контроль над собой, и ему это
немного удалось. Но его ноги уже не слушались беспрекословно команд мозга.
— Он долго не протянет — отчетливо выговорила какая-то
женщина в переднем ряду.
— Это твои сиськи долго не протянут! — крикнул ей Гэррети, и
толпа захохотала.
— Ублюдки, — прошептал Гэррети. — Ублюдки. Который час, Пит?
— Что ты сделал, когда получил подтверждение? — тихо спросил
Макфрис.
— Когда узнал, что тебя возьмут?
Гэррети вздохнул и потер лоб, а потом отпустил мысли в
прошлое, подальше от этого ужасного момента.
— Я был дома один. Мать работала. Это было днем в пятницу.
Письмо лежало в ящике, и на нем был штемпель Уилмингтона,
штат Делавэр, так что я знал, что оно оттуда. Я перечитал его два раза. Не могу
сказать, что я был очень рад, но доволен. И горд. Тогда ноги у меня еще не
болели, и мне не казалось, что с каждым шагом мне в спину вгоняют ржавые
грабли. Я был горд и ни хрена не понимал.
На миг он замолчал, вспоминая тот день.
— Отказываться было уже поздно — слишком много людей
смотрело на меня, так же, как и сейчас. 15-го апреля для меня устроили
торжественный ужин в городском центре — там собрались все мои друзья, и после
ужина все стали требовать: «Речь! Речь!» Я промямлил что-то вроде того, что
сделаю все, что смогу, и они хлопали, как сумасшедшие. Я чувствовал себя
каким-то Неизвестным солдатом. Понимаешь?
— Понимаю, — Макфрис усмехнулся, но глаза его были серьезны.
Сзади прогремели выстрелы. Гэррети конвульсивно подскочил,
едва не оцепенев. На этот раз по инерции он продолжал идти. А кто будет следующий?
— Черт возьми, — сказал Макфрис. — Это был Джо.
— Который час? — спросил Гэррети и тут же вспомнил, что у
него есть свои часы. 14.38. О Господи!
— И никто не пытался тебя отговорить? — спросил Макфрис. Они
шли далеко впереди остальных, ярдов на сто от Хэролда Квинса.
— Сперва нет. Мать, и Джен, и доктор Паттерсон — это друг
моей матери, — сначала они гордились, потому что ведь немногие проходят тесты,
а ты знаешь, сколько народу подает заявления. И все равно остаются тысячи, а
потом они разыгрывают двести фамилий — сто участников и сто запасных.
— Ага, тянут их из этого дурацкого барабана, — голос
Макфриса чуть дрогнул.
— Точно. Майор вытаскивает двести фамилий, но ты до
последней минуты не знаешь, участник ты или в запасе.
— И не сообщают ничего, кроме даты отправления, — сказал
Макфрис, как будто с этой даты прошли годы, а не меньше четырех дней.
Кто-то в толпе запустил флотилию воздушных шаров, и они
взмыли в воздух — красные, голубые, желтые. Южный ветер подхватил их и медленно
понес прочь.
— Мы смотрели ящик, когда Майор вытаскивал шарики, — сказал
Гэррети. — Я был номером 73. Я так и упал со стула, не мог в это поверить.
— Не мог поверить, что это ты. Такие вещи всегда случаются с
другими.
— Вот-вот. Тогда все и началось. Джен умоляла меня
отказаться.
Она просто взбесилась. Плакала, говорила, что я сошел с ума
и все такое.
Я делал все, что она просила, но этого я сделать не мог. Я
сказал, что буду чувствовать себя трусом, а она отвечала: «Это лучше, чем
чувствовать себя мертвым». В конце концов она поняла и смирилась… Ну, так мне
кажется.
Тогда в дело вступил доктор Паттерсон. Он диагностик, и у
него хорошая логика. Он сказал:
“Послушай, Рэй. Твой шанс выжить — пятьдесят к одному,
считая запасных. Не убивай свою мать". Я долго сдерживался, но в конце
концов просто послал его. Сказал, что у него довольно велики шансы жениться на
моей матери, но он их почему-то никак не использует.
Гэррети взъерошил волосы рукой. Наконец-то он забыл о своих
двух секундах.
— Он здорово разозлился. Сказал, что я бесчувственный, как…
Как тиковое бревно, вот как он сказал. Должно быть, у них это семейная
поговорка. Тогда я заговорил с ним по своей логике.
— И как это?
— Сказал, что, если он не уйдет, я его ударю.
— А твоя мать?
— Она на эту тему почти не говорила. Думаю, ей могло
казаться, что я выиграю. Этот приз — все, что ты хочешь до конца жизни,
загипнотизировал ее. У меня был брат, Джефф. Он умер от пневмонии, когда ему
было шесть лет.
Похоже, она как-то надеялась, что я попрошу вернуть его,
если… Невероятно, но мне так кажется. Кроме того, она боялась. Ты же знаешь,
тех, кто отговаривает участвовать в Длинном пути, тоже могут забрать. Потом мне
позвонили, и так я стал участником.
— А я нет.
— Что?
— До тридцать первого двенадцать участников отказались. Я
был запасным. Узнал, что иду, в одиннадцать вечера четыре дня назад.
— О Господи! Тебя это не… Не огорчило?
Макфрис только пожал плечами.
Гэррети поглядел на часы. 15.02. Все нормально. Даже тень
его, удлинившаяся к вечеру, казалось, двигалась теперь более уверенно. Нога
была в порядке.
— Ты все еще думаешь, что сможешь просто сесть? — спросил он
Макфриса.
— Смотри, мы уже пережили большинство. Шестьдесят одного.
— Это не имеет значения. В один прекрасный миг мне просто
надоест.
Одно время я рисовал маслом. Очень любил это дело. А как-то
раз проснулся утром, и все. Как отрезало.
— Выжить — это не то. Это не хобби.
— Как сказать? Вспомни про альпинистов, подводников или хотя
бы про дебила-рабочего, для которого единственное удовольствие — подраться по
субботам. Для них всех выживание превращается в хобби. В часть игры. Гэррети
промолчал.
— Лучше поднажми. Мы теряем скорость, — сказал Макфрис. —
Мой отец грозил посадить меня в подвал и не кормить, пока я не откажусь от этой
затеи.
— И почему он не сделал этого?
— Не успел. Меньше чем через час после того, как мне
позвонили, раздался звонок в дверь, и там стояли два громадных солдата, таких
уродливых, что от их вида часы могли остановиться. Отец только взглянул на них
и сказал мне: «Пит, иди наверх и собери свой скаутский рюкзак». Вот этот, — он
указал пальцем на рюкзачок за спиной. — И только моя сестренка Катрина — ей
четыре года — поняла. Она сказала: «Пит идет искать приключений». А потом они
собрались и улетели всей Семьей на остров Прескью. Они вернуться, только когда
все кончится. Так или иначе.
