Гэррети отвернулся. Прошел слух, что этот парень шел слишком
медленно.
Никаких мозолей — просто часто замедлял скорость и получил
пропуск. Гэррети не знал ни его фамилии, ни номера. Может быть, и никто их не
знал. Может, он был одиночка, как Стеббинс.
Теперь они прошли уже 25 миль. Вокруг них тянулись,
чередуясь, мозаики лесов и полей с вкраплениями домиков и дорог, где
собравшиеся люди весело махали им, несмотря на дождь. Одна старуха под черным
зонтиком стояла и смотрела на них глазами-буравчиками, не двигаясь и не
улыбаясь. На пальце у нее блестело кольцо с красным камнем. Они пересекли
заброшенную железную дорогу, ржавые перила которой поросли травой. Кто-то
споткнулся, упал, получил предупреждение и поспешил дальше с разбитой коленкой.
До Карибу оставалось всего 19 миль, но стемнеть должно было
раньше.
“Нет отдыха для проклятых", — подумал Гэррети и
отчего-то рассмеялся.
— Устал? — спросил Макфрис.
— Нет. Я устаю постепенно, а ты?
— О, я готов танцевать так вечно, и никогда не устану. Мы
еще повесим наши ботинки на звезды, так и знай.
Он послал Гэррети воздушный поцелуй и отошел.
Без четверти четыре небо прояснилось, и на западе, там, где
солнце золотило тучи, показалась радуга. Лучи, идущего к закату солнца,
высвечивали каждую деталь пейзажа.
Звук вездехода был тихим, почти убаюкивающим. Гэррети
позволил себе немного вздремнуть на ходу. Где-то впереди был Фрипорт. Еще не
скоро. А у него еще так много вопросов. Весь ДЛИННЫЙ ПУТЬ — — один большой знак
вопроса.
И ответ на этот вопрос может многое прояснить. Ведь если… Он
ступил в лужу, промочил ногу и проснулся. Пирсон с любопытством поглядел на
него и поправил очки:
— Помнишь того парня, что разбил коленку на дороге?
— Да. Это Зак?
— Точно. Говорят, у него все еще идет кровь.
— Эй, Маньяк, далеко до Карибу? — спросил кто-то. Это
оказался Баркович, который уже снял свою шапочку-маяк и сунул ее в карман.
— Откуда я знаю?
— Ты ведь здесь живешь.
— Миль семнадцать, — сказал Макфрис. — А теперь чеши отсюда,
малый. Баркович злобно посмотрел на него и отошел.
— Вот сволочь, — заметил Гэррети.
— Не позволяй ему влезть под кожу, — посоветовал Макфрис. —
Думай о дороге.
— Ладно.
Макфрис похлопал Гэррети по плечу.
— Похоже, что мы будем идти так вечно, правда?
— Правда.
Гэррети облизал губы, не зная, как сказать то, о чем он
думает.
— Ты слышал когда-нибудь о том, что перед глазами тонущего
проплывает вся его жизнь?
— Что-то читал. Или видел в кино, не помню.
— А как ты думаешь, с нами тут может такое случиться?
— Господи, я ни о чем таком не думал.
Гэррети помолчал немного и сказал:
— Как ты думаешь… Хотя ладно. Ну его к черту.
— Давай-давай. О чем ты?
— Как ты думаешь, увидим ли мы остаток нашей жизни на этой
дороге? То, что было бы, если бы мы не… Понимаешь?
Макфрис порылся в кармане и вытащил пачку сигарет.
— Куришь?
— Нет.
— Я тоже, — он сунул сигарету в рот, зажег ее и затянулся.
Гэррети вспомнил пункт 10: береги дыхание. Если ты обычно
куришь, не кури на Длинном пути.
— Но я научусь, — сказал Макфрис, выпуская дым и кашляя.
К четырем радуга исчезла. К ним подошел Дэвидсон, номер 8, —
красивый парень, если не считать созвездия прыщей на лбу.
— Этому Заку все хуже и хуже, — сообщил он. Когда Гэррети в
последний раз видел Дэвидсона, у него был рюкзак, но он уже его выкинул.
— Что, у него все идет кровь?
— Как у зарезанной свиньи, — Дэвидсон покачал головой. —
Странно.
Упал, простая царапина и вот… Ему нужна перевязка, — он
показал на дорогу. — Вот, смотрите.
Гэррети пригляделся и увидел темные пятна на мокром
асфальте.
— Кровь?
— Да уж не варенье, — мрачно сказал Дэвидсон.
— Он испугался? — спросил Олсон.
— Он говорит, что ему плевать, но я боюсь, — его глаза были
застывшими и серыми. — Боюсь за нас всех.
Они продолжали идти. Бейкер заметил еще один плакат с именем
Гэррети и сказал ему.
— Черт с ним, — буркнул Гэррети. Он следил за пятнами крови
Зака, как Дэниел Бун за следами раненого индейца. Цепочка пятен виляла
туда-сюда вдоль белой линии.
— Макфрис, — позвал Олсон. Его голос стал еще тише. Гэррети
нравился Олсон, несмотря на его напускную грубость, и ему не хотелось видеть
его испуганным. А он был испуган.
— Что?
— Оно не проходит. Эта дряблость, о которой я говорил. Не
проходит. Макфрис ничего не сказал. Шрам на его лице казался совсем белым в
лучах заходящего солнца.
— Я чувствую, что мои ноги вот-вот развалятся. Как плохой
фундамент.
Но этого ведь не может быть, правда?
Макфрис снова ничего не сказал.
— Можно мне взять сигарету? — спросил Олсон еще тише.
— Бери. Хоть пачку.
Олсон зажег сигарету, затянулся и погрозил кулаком солдату,
следящему за ним с вездехода.
— Они с меня глаз не сводят уже больше часа. У них на счет
этого шестое чувство, — он повысил голос. — Вам это нравится? Нравится,
сволочи?!
Кое-кто посмотрел на него и быстро отвернулся. Гэррети тоже
хотел отвернуться. В голосе Олсона слышалась истерика. Солдаты смотрели на него
бесстрастно.
К 16.30 они прошли тридцать миль. Солнце почти село и алело
кровавым пятном на горизонте. Тучи ушли на восток, и небо над ними было
темно-голубым. Гэррети опять подумал о воображаемом утопающем, впрочем не таком
уж утопающем. Идущая ночь скоро накроет их, как вода.
Паника росла. Внезапно он испытал уверенность, что видит
последний закат в своей жизни. Он хотел продлить его, хотел, чтобы закат длился
часы.
— Предупреждение! Третье предупреждение 100-му!
Последнее предупреждение!
Зак непонимающе осмотрелся. Его правая штанина ссохлась от
запекшейся крови, потом внезапно он побежал, виляя между идущих, как футбольный
нападающий с мячом. На лице его застыло то же непонимающее выражение. Вездеход
увеличил скорость. Зак услышал это и побежал быстрее. Кровь у него опять пошла,
Гэррети видел, как ее капли падают на дорогу. Зак взбежал на подъем и на.
