5
Танни отшатнулся от окна. Его трясло, на лбу выступила испарина. Жуткий крик до сих пор стоял в ушах. Что происходит? Не иначе, кого-то убили! Здесь, в обители сивилл?! Не может быть! «Может, – мрачно возразил здравый смысл. – Что, если началась война? Или с гор спустилась разбойничья ватага?»
Зловещий ропот толпы надвигался. Из окна по-прежнему ничего не было видно. От этого делалось еще страшнее. Сидеть и ждать – хуже некуда. Надо бежать! «Ну да, – хмыкнул здравый смысл, тот еще сукин сын. – Бегун из тебя аховый. Помоги Митра на ногах устоять…» Тогда – хотя бы выбраться наружу. Увидеть, что в поселке творится. Спрятаться…
Куда?
Куда-нибудь! В снег зарыться! Переждать…
Шапки у Танни не было. Башмаков – тоже. Только войлочные «топтуны». Возле кровати, на сучке, нарочно оставленном в стене, висела драная кацавейка. Натянув ее, а поверх – овчинный тулупчик, Танни заковылял к двери, хватаясь за стену, и первым делом поймал занозу в ладонь. Зашипел от злости и прикусил язык. Краем зрячего глаза мальчик уловил за окном какое-то движение. По снежной целине, не разбирая дороги, к бараку бежал здоровенный дядька. В руках – тяжелая оглобля, подмышкой – кое-как скатанный ковер. Лицо перекошено от наплыва чувств, волосы стоят дыбом, кожух нараспашку…
Миг, и Танни узнал своего отца.
Снаружи заскрипел снег. Дверь распахнулась, едва не слетев с петель. Весь в клубах морозного пара, отец ворвался в барак.
– Папа! Что там…
– Некогда! Ложись, быстро!
Бросив оглоблю, отец одним движением раскатал по полу ковер.
– Давай, помогу. Не сюда, на угол. Вот так…
Комната, сойдя с ума, стремительно крутнулась – и исчезла. Отец быстро закатал Танни в ковер, подоткнул края. Сделалось темно. В нос набилась пыль, дыхание прервалось. Мальчик отчаянно чихнул.
– Тихо! Я тебя вынесу.
– Папа…
– Молчи! Молчи, ради всех богов и Предвечной Матери!
Танни, дрожа от страха, притих. Отец вскинул его на плечо. Вновь заскрипел снег. В пыльное узилище проникла струйка воздуха – зимнего, студеного. Край ковра слегка отогнулся. Дышать стало легче. При каждом торопливом шаге отца Танни немилосердно встряхивало, но он терпел без звука. Если отец сказал: «Молчи!» – он будет молчать.
Отец знает, что делает.
Надвинулся гул голосов. Снова раздался крик – кричала женщина.
– Папа! Эльза, сивилла! Спаси ее!
– Заткнись! – страшно прорычал отец над самым ухом. И, понизив голос, зашептал едва слышно: – Молчи, сынок! Молчи! Убежала твоя Эльза, ничего с ней не сделают! Нам бы самим ноги унести… Ты, главное, молчи, прошу тебя!..
И отец взревел так, что у Танни даже сквозь ковер заложило уши:
– Бей погань! Бей изменников!
– Бей! – радостно подхватили рядом.
– Бей уродов!
– Смерть ведьмам!
– Жги!
Вокруг орали, смеялись. Что-то трещало, грюкало. Женский крик затих. В ковер просочился запах гари. Танни едва не закашлялся. Сердце так грохотало в груди, что мальчик был уверен: его слышно в городе. Молчи, не молчи… Госпожа Эльза! Отец просто хочет его успокоить! Он не знает, что с сивиллой. Светлая Иштар, помоги, защити! Пусть Эльза спасется! Ведь это не она кричала. Точно, не она! Другая…
– В грот! Все в Янтарный грот!
– Разнесем гадское логово!
– Спалим!
– В грот!
– В грот! – подхватил отец. – Бегом, парни!
Скрип снега, топот ног, крики…
Похоже, отец потихоньку отстал от толпы и теперь шел в другую сторону. Танни не сообразил, в какой момент вопли начали удаляться. Он не видел разгромленного, горящего госпиталя. И хорошо, что не видел. Снег, еще утром девственно-чистый, истоптала сотня ног. Белое покрывало зимы пятнали отвратительные проплешины: гарь, кровь… Полыхали бараки. Натужно чадил масляной копотью, отказываясь разгореться как следует, каменный дом в центре поселка. Искалеченный, разоренный, с дверьми, сорванными с петель, с выбитыми окнами, дом сопротивлялся до последнего – если не озверевшей толпе, то хотя бы огню. На ступеньках у дверей лежал труп женщины: глаза выколоты, живот вспорот. В сугробах, в дверях бараков, на протоптанных дорожках скорчились другие тела. Сивиллы, изменники… Тем, кого прикончили сразу, размозжив череп молодецким ударом, повезло. Остальные умирали скверным образом. Неходячие сгорели заживо в бараках. Поселок опустел. Мертвецы, огонь и смрадный дым. Опьянев от крови и безнаказанности, толпа валила к Янтарному гроту – довершить начатое.
И лишь один человек, укрывшись от погромщиков в лощине, спешил сейчас к городу, время от времени поправляя на плече тяжелый ковер. Уж если жечь и громить – почему бы заодно не поживиться? Невелика добыча – ковер, но какая есть. Кто раньше подсуетился – тот и прихватил чего получше. Не возвращаться же домой с пустыми руками?
В городе буйствовали мародеры. Отец Танни очень надеялся, что человек с ковром на плече не вызовет у них лишних вопросов. Сегодня он впервые благодарил судьбу за то, что стал грузчиком.
Иначе не донес бы.
6
– …молчи и слушай. Понял? Ты как там?
Танни не ответил. Лишь громко шморгнул носом, давая отцу знать: с ним все в порядке, не задохнулся. Скрип снега под ногами. Тяжкое дыхание отца. Больше – ничего. Они остались одни.
– Наш король умер.
Танни беззвучно ахнул. Ему казалось, что король вечный.
– Объявили – сливами объелся. Желудок не сварил. А я так думаю: отравили его, короля нашего. Сыночек любимый и отравил. Только ты молчи, понял! Молчи. Я говорить буду, пока тут пусто.
Противореча собственным словам, отец на долгое время умолк. Скрип-скрип, скрип-скрип. Кар-р-р! – ворона. Далеко, еле слышно…
– Теперь у нас королем Ринальдо. Ринальдо Третий, значит. Новое величество еще с ночи, вместо чтоб траур по батюшке объявить, велел в город бочки с вином выкатить. Пей, рванина, задарма! И глашатая возле каждой бочки поставил…
Отец снова замолчал, переводя дух.
– Он, король Ринальдо, лишает своего покровительства богомерзких сивилл! Не по нутру ему, что гнусные бабы людей калечат. А калеки те у здоровых хлеб отнимают. Не будет королевской милости и этого… благоволения сивиллам и изменникам. А будет благоволение людям честным, работящим и богобоязненным. Тут люди честные и богобоязненные уже все сами раскумекали. Королевские бочонки очень ума прибавляют. «Бей сивилл! Бей изменников! Не дадим у себя хлеб отбирать! Король за нас!» Короче, началось…
Скрип-скрип, скрип-скрип…
– Я и сам на шармачка выпил. Чего уж там? Потому не сразу и смекнул, к чему дело идет. А как смекнул, бегом к тебе. Ковер по дороге прихватил… Хватило ума, хвала Митре! Там дом громили, говорят, главного по размену. Вроде как не сивиллы, а он тут всем заправлял. Правда, нет – кто теперь узнает? Я ковер и взял. Все тащили, ну и я… Мне ж он позарез нужен был! – в жизни не бравший чужого, отец виновато оправдывался перед сыном. – Иначе я б тебя не вынес. Обоих порешили бы. А ковер… Что ковер? Все тянут, никому дела нет. Вот до дому доберемся, спрячем тебя… Пересидишь, пока не уляжется. Ты молчи. Молчи, главное! Я что? Ковер, вот, добыл, домой несу, знать не знаю ни про каких изменников… Понял?
