Лепешка потекла, как олово. Желтый, неприятный блеск корочки. Муравьиная суматоха тмина. Бурление мякиша. Казалось, скверный мальчишка, пользуясь занятостью матери, лепит из хлеба игрушку. Миг, и там, где лежала лепешка, встала лошадка. Запрокинув точеную голову, она беззвучно ржала. Грива по ветру, передняя нога согнута в колене. Мальчишка был талантлив, спору нет. Судя по фактуре, хлеб зачерствел до твердости дерева, а может, и превратился в дерево.
– Я помещаю лепешку в мои мысли, – сказал Симон лошади. – В огонь чувств и требований, в магию, которая пропитывает меня. Яйцо в кипяток, металл в пламя. И что же? Лепешка меняет форму. Лепешка – порядок. Мысли, чувства, требования; знания, полученные от учителя… Хаос? Магия – управляемый хаос? Выходит, что так. Размести порядок в хаосе, соблюди пропорции, задай направление метаморфозе – и внутри порядка начнется движение, которое приведет к желаемому изменению. Ошибись с пропорциями, позволь хаосу бурлить невозбранно – и он растворит порядок в себе. Цепь хаотических метаморфоз, а в итоге – чистый хаос, и никакого порядка. Я прав, Инес? Не отвечай, прошу тебя. Твоя болезнь – ответ. Твоя смерть, и мучения после смерти – ответ…
Надев на палец перстень с крупным карнеолом, Симон взял кусочек кебаба. Увидь это зрелище стряпуха Пула – залилась бы горькими слезами. Она ведь так старалась! А хозяин жевал нежнейший фарш, как корова – травяную жвачку. Пренебрегая вкусом и ароматом, поглощен размышлениями. Двигались челюсти, зубы перемалывали пищу. Ходил туда-сюда кадык, когда Симон глотал. И светлел камень в перстне, делаясь из темно-вишневого пурпурным.
– Хаос, – повторил маг, покончив с кебабом. – Мы используем его мощь для изменений. Порядок сам по себе мертв. Хаос сам по себе разрушителен. Лишь хаос, скованный цепями порядка, способен творить. Менять целенаправленно, создавать новый порядок. Кристалл – это наивысший порядок. Самая прочная в мире клетка. Не потому ли большинство амулетов содержит кристаллы? Они лучше всего сохраняют силу хаоса – силу магии. Ты следишь за моей мыслью, Инес?
Симон прошелся по комнате, остановился перед креслом. Наклонился, заглядывая в лицо незримой собеседнице:
– Но ведь кристалл – это всего лишь камень? Верно? Значит, любой камень – тоже порядок. Да, рубин совершенней гальки на берегу, а изумруд – булыжника мостовой. Но я видел, как Око Митры во лбу Циклопа превращало камень в камень! И раньше, когда он лечил меня, и сегодня, когда чародеи корчились в грязи. Яшму – в лазурит, изумруд – в бирюзу, гранит – в песок. Менялись камни; менялась плоть. Твоя плоть, Инес. Плоть Амброзовых заклинаний. Возможно, тела магов, собравшихся у башни, тоже изменились. Правда это или нет, выяснится позже. Моя плоть тоже менялась – камень Шебуба под воздействием Ока Митры растворялся в моем теле, как соль в воде. Но в моем случае Циклоп направлял хаос, рожденный метаморфозами камней, как лекарь направляет ланцет, вскрывая нарыв. Ты же, Инес… Тебя просто зацепило рикошетом и искалечило. Так в глаз прохожему вонзается щепка из-под топора плотника. Прости нас, глупцов! Знай мы это раньше…
Симон вернулся к столу, устало опустился на стул. Сжал фигурку лошади в кулаке – и долго смотрел, как вниз, песчинками в колбе часов, сыплются крошки, сухие и колючие.
– Вульм, Натан, слуги магов… Скажи, Инес: мне это кажется, или с ними действительно ничего не случилось? Впрочем, нет, не отвечай! Наши тела, чары Амброза… Что в них общего? Чего нет в обычных людях? Магия. Хаос течет в наших жилах. Мы пропитаны им, как губка водой. Менялись мы, менялись заклинания; изменялись камни. Не только кристаллы в жезлах и перстнях! Гранит и известняк, оникс и мрамор… Что это значит, Инес? Да, ты права. Средоточия магии, пленника-хаоса – вокруг нас. Любой камень! Горка щебня и бусы из малахита. Твердь горы и гладкий окатыш на берегу моря. Стены башен. Исполинские платформы под слоем почвы. Кладка дома и песок пустыни… Мы, маги, и камень – сродни друг другу! Нас пронизывает одно и то же – сила хаоса, которую мы зовем магией!
Усталость сгинула. Не в силах усидеть на месте, Симон заметался из угла в угол. «Как зверь в клетке, – пришло на ум банальнейшее из сравнений. Разум, кипя от возбуждения, продолжил цепочку аналогий: – Зверь хаоса в клетке порядка! А может, не клетка – хранилище? Весь камень мира – колоссальное хранилище? Сокровищница силы? магии? знаний? Чего – или кого?!»
– Если так… если мы все плаваем в ауре молчуна-камня…
Симон замер. Обернулся к пустому креслу:
– Око Митры – король камней. Король властен над судьбой своих подданных. Солдат по воле монарха делается вельможей, герцог – узником, лишенным титула; стряпуха – блудницей. А значит, Око Митры меняет ауру каменного королевства, выпуская на волю скрытую силу хаоса. И начинаются метаморфозы, гибельные для магов. Ибо хаос освобожденный чует хаос, текущий в наших жилах, льнет к нему, вторгается в его течение… А мы не умеем управлять новым, чуждым потоком. Кто же умел? Ушедшие? Светлая Иштар! «Они ушли в камень…» Нет, Ушедшие не вымерли, и не погребены в толще гор! Они и впрямь ушли в камень! Они живут в нем – их магия, знания, сила, накопленная за тысячелетия. Или…
Старец содрогнулся:
– Или то, что мы зовем магией – это они сами?!
5.
Безумным взором Симон обвел комнату. Выдержка мага, в прошлом – тверже скалы, сейчас дала трещину. Казалось, из стен, фундамента, амулетов, перстней – из камня, чем бы мерзавец ни прикидывался! – сейчас поползут орды непредставимых, непредсказуемых, всемогущих тварей. Ушедшие – хозяева земли столь древней, что ее трудно было назвать землей – вернутся, если они вообще куда-то уходили, и Симону Пламенному придется дать бой, последний, безнадежный бой в долгой жизни Остихароса. Как надеяться на победу, если твое оружие – твой враг? Может ли дерево сражаться с почвой, откуда пьет соки? Победа огня над дровами – смерть огня. Куда сбежать от присутствия камней, если даже под океаном есть дно…
– Римингал!
Брякнул колокольчик. И вновь, снова – Симон дергал за шнур с такой злостью, словно хотел оторвать его. Заполошное дребезжанье наполнило дом. Вскоре раздались шаги – торопливые, гулкие. Молодой управляющий вихрем ворвался в кабинет, с изумлением глядя на хозяина, в котором раньше видел олицетворение спокойствия.
– Скажи мне, Римингал…
– Что-то случилось, хозяин?
– Да. Я хочу задать тебе вопрос.
Римингал беззвучно шевелил губами. Когда ругательства кончились, а сердце застучало ровнее, он вытер пот со лба и ответил, безучастней статуи:
– Я слушаю.
– Допустим, у тебя есть друг, который всего себя посвятил одному делу. Делу пустому, бессмысленному, не дающему ни прибыли, ни славы. Короче, глупостям. Все смеются над ним, считают безобидным дурачком. Выслушивают его речи, делая вид, что им интересно. Представил?
– Да, – кивнул Римингал, мрачный как ночь. – И очень хорошо.
– Теперь представь, что этот друг умер…
– Вам плохо, хозяин? Послать за лекарем?!
